Тайна для библиотекаря

— Пожалуй, понимаю. Видишь ли, в основу книжного собрания Иоанна Васильевича легли книги, привезённые из Рима Софьей Палеолог. Про неё на Руси ходили упорные слущи, что византийская принцесса — ведьма, и в Москву из Италии она привезла с собой кое-что посерьёзнее травников да духовных книг на латыни и греческом. Поговаривали даже, что она, устроив тайник для своей библиотеки, наложила на него проклятие фараонов, которое узнала из пергаментов, там же и хранящихся. А Иван Васильевич, унаследовав бабкину библиотеку, чернокнижные тома жечь не стал, но запер их в особой тайной комнате, о которой никто, кроме самого царя, не знал. И, по примру Софьи, наложил на ту комнату заклятье, поражающее всякого, кто покусится на тайник "сохлой болезнью" и замкнул её на "замок неухватный". Вот, на этот самый, как я понимаю.

— Экая, прости господи, бесовщина… — Ростовцев попятился и быстро перекрестился. — Что же, предлагаешь ничего не трогать?

— Придётся тронуть. — вздохнул я. — Куда мы денемся? Ставлю медную полушку против золотого империала, что нужный нашему гасконскому другу свиток как раз там и помещается.

О том, что то непонятное, ради чего я сам ввязался в эту авантюру тоже, скорее всего, помещается в «чёрной», запретной части библиотеки, я благоразумно умолчал.

Ростовцев иронически хмыкнул.

— Не буду я с тобой спорить. Полушки жаль. Нам бы сейчас попа, или хоть святой воды, дверь окропить…

— Чего нет, того нет. Давай, может, коньяком? Во фляжке, кажется, ещё осталось.

И я снова зашарил в сумке.

* * *

Выглянув в очередной раз из-за поворота коридора, Гжегош обнаружил, что русский, оставленный караулить Делию и других пленников, по одному заталкивает их в дверь в стене. Прежде чем поляк успел сообразить, что следует предпринять, и дверь захлопнулась. Заскрежетало железо засова.

Дело оборачивалось худо. Если за этой дверью находится то, за чем они пришли сюда — тогда ещё ничего, тогда можно подождать и снова сесть русским на хвост. Хуже, если они будут выбираться другим путём. Гжегош понимал, что дверь ему не выломать, ни сабоя, ни пистоли в этом деле не помощники. Чадящей же в фонаре свечи надолго не хватит, а потом — тьма и неизбежная смерть от голода и жажды. Это, конечно, если не хватит духу пустить себе пулю в лоб…

Оставалось ждать. Он сел на пол, привалившись спиной к кирпичам, и поставил фонарь перед собой. Вокруг копошились и пищали крысы и самая крупная, вожак, сидела перед ним, по-заячьи сложив передние лапки, и отблески свечи играли в её выпуклых, как бусины, красных глазках.

[1] Аббатство Сакра ди Сан-Микеле стало прототипом аббатства в романе Умберто Эко «Имя розы».

VII

— …он вызвал меня и устроил форменный допрос. Я, конечно, поначалу всё отрицал, говорил, что у его сына богатое воображение. Николай — это тот офицер, которого я спас — пытался отца урезонить, но тот упёрся, и я в итоге не выдержал и всё рассказал.

Мати смотрела на Диму с сочувствием. Бывший комсомольский вожак и фарцовщик стан неузнаваем: в глубоко серых, раньше нагло разглядывавших собеседника глазах теперь притаился страх. Речь стала тихой, с осторожным взвешиванием каждого сказанного слова. Прежняя уверенность в себе — куда только подевалась?

После беседы с Аракчеевым, продлившейся около получаса, их заперли в кордегардии, приставили караул. «Вам есть о чём побеседовать…» — напутствовал их царедворец. Говорить с кем-либо ещё, включая караульного солдата, приставленного к их «камере», граф настрого запретил, велев, если что понадобиться, звать дежурного офицера. А лучше — не затруднять занятых людей, а сидеть смирно и крепко думать над дальнейшей своей судьбой, которая сейчас целиком понятно, в чьих руках.

— И на чём же ты засыпался? — спросила девушка. — Она уже знала, что собеседник сначала попал к французам и состоял санитаром при полевом госпитале; во время Бородинского сражения сумел перебежать к русским и при этом спас от верной смерти тяжело раненого юношу-офицера. После он сопровождал спасённого во время в Москву; ходил за ним, когда тот приходил в себя после операции, вёл долгие беседы по ночам, когда он не мог заснуть, мучимый фантомными болямив ампутированной ноге. В благодарность офицер, на которого глубокое впечатление произвели и культурное обращение и обширные знания необычного «санитара» (Дима назвался сыном гимназического учителя из Иркутска, полагая, что вероятность встретить земляка из таких дальних краёв минимальна), предложил ему сопровождать его и дальше, в родительское имение под Воронежем.

— Николай предложил мне место домашнего учителя. — ответил Дима. — Младшему сыну Распоповых одиннадцать лет, вот к нему меня и приставили. Мальчишка оказался умный, живой, и бредил путешествиями и географией. Ну, я и рассказал ему о Тибете, Гималаях, и африканских путешествиях доктора Ливингстона к озёрам Виктория и Альберта. И совершенно забыл, что на здешних картах на их месте сплошное белое пятно…

— И что, одного этого хватило?