Тайна для библиотекаря

— Нет, конечно. Потом были и другие оговорки, и не только по географии. Парнишка оказался дотошным, всё запоминал и стал меня расспрашивать. Я пытался выкрутиться, говорил, что сам всё придумал, чтобы ему было интереснее. Но он не поверил, и всё рассказал отцу.

— И что потом?

А потом… — Гнедин пожал плечами. — Потом, когда я признался, кто я такой, отец Николая заявил, что он не имеет права скрывать такие важные сведения — тем более сейчас, когда война и Бонапарт занял Москву. Он самолично отвёз меня в Петербург и сдал на руки графу Аракчееву. Оказывается, они ещё при императоре Павле служили в Преображенском лейб-гвардии полку — Аракчеев майором, а старший Распопов поручиком.

Да, натворил ты дел… — Матильда покачала головой. — надо было думать, прежде чем язык распускать. Хотя, я тоже хороша: выложила всё Вревскому, как дурочка. Потом пожалела, но было поздно — барону вожжа под хвост попала. Сгрёб в охапку меня, книги, и, не дожидаясь полного выздоровления, на почтовых в столицу. Рана у него в пути открылась, но он и слушать не хотел, чтобы задержаться и подлечиться — так рвался сюда…

Дима безнадёжно махнул рукой, и столько в его жесте было безнадёжности, что у Матильды на душе стало совсем кисло. Вот и Вревский куда-то подевался… хотя чем он сможет ей помочь против самого Аракчеева? Болгарка достаточно была знакома с историей России, чтобы осознать, в какие ежовые рукавицы они угодили.

* * *

— Как же же мне с вами поступить, ротмистр?

Вревский стоял навытяжку посреди огромного кабинета, перед просторным, как плац, письменным столом. На письменном приборе сверкал ярко начищенными бронзовыми шароварами негр, опирающийся на трёхлапый якорь между двумя бронзовыми же кадками-чернильницами — торс у негра был искусно вырезан из эбеново-чёрного камня, и одни только белки сверкали кварцевыми вставками. Со стены за спиной Аракчеева строго смотрел на посетителя государь-император Александр Павлович.

— Как вам будет угодно, ваша светлость! Готов служить Отечеству там, где это необходимо…

— Я в этом и не сомневаюсь, ротмистр. Вопрос только — где это действительно необходимо…

После достопамятного визита в Зимний, Вревский сутки провёл в казармах Семёновского полка, куда ему было предписано отправиться сразу же по окончании аудиенции у Аракчеева. Он попытался расспросить своего адъютанта, который передал это распоряжение, почему нельзя к себе на Фонтанку — хотя бы заехать за вещами — но приятель внезапно сделался неразговорчивым и от дальнейших объяснений уклонился. Так и просидел сычом всю дорогу в экипаже, и явно вздохнул с облегчением, расставаясь с бароном возле парадного подъезда

В казармах ему отвели пустующую офицерскую квартирку — совсем тесную, из двух комнат с прихожей и ванной комнатой. Дежурный офицер, принявший Вревского из заботливых рук аракчеевского адъютанта, предложил ротмистру воздержаться от общения с кем бы то ни было. «Обед и ужин, ежели пожелаете, доставят из ресторации по соседству, а пока вам лучше не выходить.» Изумлённый таким поворотом Вревский осведомился, уж не арестован ли он. В ответ офицер горячо заверил, что нет, ничего подобного, но на прощанье многозначительно поднял указательный палец — мол, сами думайте, откуда исходит рекомендация.

Пришлось подчиниться. Ни в какую ресторацию Вревский посылать, конечно, не стал, удовлетворившись местной стряпнёй. Да и не до разносолов ему было- всё внимание барона занимало теперь непонятное положение, в котором он так неожиданно оказался. По собственной, что характерно, неосторожности, а пожалуй, что и дурости…

Гадал он всю ночь — а наутро за ним приехал на двуколке тот же адъютант, и не прошло и часа, как Вревский стоял навытяжку перед Аракчеевым. Сесть на этот раз ему не предложили.

— Как вы полагаете, почему ваши товарищи поручик Ростовцев и корнет Веденякин скрыли такое важное происшествие? — неожиданно спросил Аракчеев. — Это ведь очень важно, согласитесь — а тут ни слова ни своему полковому командиру, ни более высокому начальству!

Ротмистр отметил про себя, что граф принял известие о появлении гостей из грядущего как непреложный факт, и теперь, похоже, прикидывает, как включить его в свои расчёты. А что они у него есть — сомневаться не приходится.

— Полагаю, им обоим задурил головы Басаргин. Ростовцев ловит каждое его слово, а тот настаивает на сохранении строжайшей тайны. Именно Басаргин убедил поручика сжечь отбитую у французов библиотеку. Я удивляюсь только, как он решился сохранить оставшуюся часть — наверное, всё же, усомнился…

Аракчеев покачал головой.

— Что ж, может, вы и правы. Возможность заглянуть в будущее — большой соблазн, и на молодых офицеров это, конечно, не могло не произвести впечатление.

Вревский молчал, не в силах понять: осуждает собеседник поведение Ростовцева и корнета, или наоборот, находит им оправдание? В любом случае, сейчас следует взвешивать каждое слово…