Тайна для библиотекаря

У самого барона голова была забита совсем другим. Ему впервые предстояло оказаться в столь уязвимой с нравственной точки зрения позиции. Аракчееву, конечно, хорошо рассуждать о делах государственных и сопровождающей их строжайшей секретности — но смотреть в глаза родителям Ростовцева. В самом деле: его радушно приняли, а он, мало того, что сбежал (сам ротмистр предпочитал обтекаемое «ушёл по-английски») и прихватил с собой графинину компаньонку, так ещё и выдал тайну их сына самому Аракчееву. Чем, несомненно, доставил старому графу и его супруге массу неприятных хлопот в виде появления в имении воинской команды с грозным приказом об изъятии присланных поручиком книг. Да ведь и книги эти он, ротмистр Вревский взял без спроса — попросту говоря, стянул! — бессовестно злоупотребив доверием хозяев дома.

О том, какие неприятности грозят самому Ростовцеву, а заодно и корнету Веденякину, с которым ротмистр не одно горячее дело прошёл и много раз ел кашу из одного котла, Вревский предпочитал не вспоминать. Слишком стыдно.

А что поделать? К тому же, теперь уж слишком поздно что-то переиначивать: Аракчеев ведь не шутил, когда говорил о самом важном для России деле. И если исполнить его так, чтобы всесильный вельможа остался доволен, то о дальнейшей карьере можно будет не беспокоиться.

Барон ещё не знал, что на столе у Аракчеева уже лежит проект реорганизации одного из драгунских полков в отдельный полк жандармов — с возложением на вновь созданную часть военно-полицейской службы при армии.[1]. И, скорее всего, не обрадовался бы, узнав, что граф, с большим вниманием подходящий к подбору кадров, рассматривает вопрос о его переводе в новосозданную часть с назначением командиром эскадрона.

Если, конечно, будущий жандарм справится с возложенным на него поручением.

[1] В реальной истории это Жандармский полк был организован в 1815-м году на основе Борисоглебского драгунского полка.

VIII

На то, чтобы попасть в «чёрное» книгохранилище понадобились два часа времени, сожжённая целая свеча, погнутый лом и сломанная пополам рукоять кирки. Крепко строили при Великом князе Иване Третьем, ничего не скажешь…

Когда мы с превеликим трудом, наконец, распахнули железную дверь, скрежет петель отозвался каким-то подозрительным лязгом в глубине стены, за косяком. Я замер, сделал знак остальным, чтобы они последовали моему примеру.

Лязг повторился — сперва за притолокой, потом, уже гораздо тише — где-то в потолке.

«… фокусы в стиле Индианы Джонса? Сейчас кирпичная кладка стен вспучится, рассыплется, и из огромной прорехи хлынет… что? Вода? Песок? Сплошная река отвратных белых тараканов, каждый размером с ладонь?

Мы стояли и прислушивались, наверное минуты две — и всё это время я кажется, не дышал.

— Померещилось… — прошептал Ростовцев. Он тоже был багрово-красный и переводил дух. Или в стенах пустоты, вот звук и отозвался эхом…

Я помедлил, подавил желание перекреститься — и переступил порог.

Узкая комната — сущий склеп! — была заставлена по стенам тяжкими коваными сундуками с огромными, каждый размером с суповую тарелку, висячими замками. В петлях висели свинцовые пломбы. Я рассмотрел одну — никаких орлёных оттисков, пентаграммы и кабалистические значки. А в дальнем углу, затянутом целиком густой серой паутиной…

…в дальнем углу у низкого стола сидел человек — вернее, то, что от него осталось за три с половиной века. Высохшая в сухом воздухе подземелья мумия — изборождённое глубокими морщинами тёмно-коричневое пергаментное лицо, высохшие в узлах суставов пальцы, между которыми застыло длинное гусиное перо с серебряным наконечником. На столешнице — клочок пергамента, покрытый неровными строками. Я наклонился, подсветил фонарём. Латынь.

— Последний хранитель библиотеки. — прошептал Ростовцев. — Любопытно, кто бы это мог быть?

— Пардон, мсье Никита…

Д'Эрваль деликатно потеснил меня и склонился к пергаменту, обмахнув с него пыль и паутину. Перо при этом выпало из мумифицированных пальцев и со звоном покатилось по каменными плитам. Ростовцев вздрогнул и мелко перекрестился.

— Если верить подписи, это Иоганн Веттерман. — сообщил малое время спустя гасконец. — Сам пергамент — предсмертное послание. Он тут пишет, что его замуровали в склепе без воды и еды, оставив одну-единственную свечу.

И показал на лужицу закаменевшего воска в серебряной плошке с ручкой.

— Иоганн Веттерман был пастором в городе Депт. — продолжил Д'Эрваль.- Когда царь Иоанн Иоанн обвинил дерптских немцев в тайных сношениях с ливонским магистром и переселил их семьями в Углич, Владимир, Кострому и Нижний Новгород, Веттерман отправился вместе со своей паствой в ссылку. Как духовный пастырь, он имел право посещать все города, в которых были поселены немцы. Московский царь относился к нему с уважением, поручил ему разобрать свою библиотеку и сделать переводы некоторых книг на русский язык.

— Откуда вам всё это известно? — спросил Ростовцев.

— Я же говорил: прежде, чем отправиться в Россию я собрал всё, что мог, о библиотеке царя Иоанна. А до этого сведения собирал мой отец. А до него…