Тайна для библиотекаря

Далия не могла сказать, когда в коридоре появился свет. Просто в какой-то момент она стала различать слабый контур пальцев поднесённой к лицу пятерни. Потом обозначились стены и потолок, и даже глубокие щели в кирпичной кладке стали видны. Он далеко не сразу осознала, что свет испускают неровные потёки на стенах и потолке — видимо, род плесени, прижившейся с незапамятных времён в московских подземельях. Но и этого слабого, едва уловимого глазом свечения хватало, чтобы она встала на ноги и побрела, пошатываясь и по-прежнему держась за стену. Тоннель всё круче уходил вниз, в полу появились даже ступени — она несколько раз упала и сильно расшиблась, споткнувшись о них.

…потом стены раздвинулись, и она неожиданно для себя оказалась в обширном зале. Низкие потолки подпирали квадратные колонны, разбросанные по помещению без всякого порядка; исключение составляли четыре колонны вдвое толще остальных, образовавшие ровный квадрат в самом центре. Дальняя стена тонула в полумраке, потому что рассеянного полусвета плесени не хватало на то, чтобы осветить всё помещение. Она сделала несколько шагов вперёд — и с ужасом увидела, как зашевелилось что-то вроде серого ковра, укрывающего пол между четырьмя центральными колоннами. А в середине этого колышущегося покрова…

…в центре этого омерзительного ковра — Далия ясно различила, что его составляли сотни, даже тысячи крыс — возвышался каменный помост, длиной в три и шириной полтора метра, высотой несколько ниже пояса человека.

Но человек не стоял рядом с помостом. Он лежал на нём, обнажённый, распятый привязанными к запястьям и лодыжкам кусками тонких ржавых цепей, и Далия с ужасом узнала в несчастном Дауда. С простреленного плеча мамлюка сорвали повязку, и кровь из растревоженной раны стекала на пол — девушку едва не вырвало от отвращения, когда она увидела, как несколько мелких крыс толкаясь и гневно пища, слизывают её с камня. Писк нарастал, усиливался, стал ритмичным, в нём появилось подобие некоей мелодии. Серый ковёр колыхался ей в такт, и тут Далия увидела такое, от чего у неё потемнело в глазах.

Пять огромных крыс, покрытых редкой клочковатой шерстью. На голых, лишённых растительности боках кровоточат незаживающие язвы, в мертвенном свечении плесени поблёскивает слюна, капающая с длинных резцов. Четыре мерзкие твари уселись столбиками по бокам от распятого на камне мамлюка, и Далии показалось, что они потирают передние лапки в предвкушении… чего?

Ответ был получен немедленно. Пятая, самая крупная крыса, стоящая в голове жертвы, издала долгий торжествующий писк — и вскинула передние лапки, богохульно подражая жесту священника, призывающего паству к причастию. Крысы, заполонившие зал, разом, слитно пискнули, и словно следуя этому сигналу три облезлые гадины вцепились в живот Дауда. Мамлюк издал рёв, полный мучительной боли, но торжествующий писк заглушил его. Окаменевшая от ужаса Далия видела, как вгрызаются в живот и в пах несчастного кровожадные твари; как тот бьётся и извивается, как летят во все стороны брызги крови. Миновало несколько мгновений этого кошмара — и остальные крысы, словно получив какой-то сигнал, бросились на приготовленное блюдо. Они затопили помост, вцепляясь в любой доступный кусочек плоти, но пожираемый заживо Дауд ещё не одну минуту бился, вопил, извивался, расшвыривая длиннохвостых палачей. Почему-то Далия ни на миг не усомнилась, что присутствует именно при казни, а не при трапезе — казни, проводимой по какому-то сатанинскому, но хорошо знакомому и многократно повторённому ритуалу. И с ужасом поняла, что может оказаться следующей на этом лобном месте.

Тогда она повернулась и побежала — слепо, спотыкаясь, падая, вновь и вновь рассаживая локти и колени, и бежала, инстинктивно, бездумно выбирая коридоры, ведущие вверх. А когда силы окончательно оставили её, Далия повалилась на камень и спасительная тьма затопила остатки истерзанного разума, отгораживая от хтонического кошмара, которому она только что стала свидетелем.

…или чудовищное зрелище зародилось лишь в глубине её мозга, побеждённого тёмным безумием? Далия уже не могла задать этот вопрос.

* * *

Как Марсель Опиньяк умудрился не уронить фонарь и даже не погасить свечу — не смог сказать бы никто, и меньше всех он сам. Хотя и проку от фонаря было немного — тусклый огонёк свечи едва пробивался сквозь клубы белого дыма, который ел глаза, рашпилем драл лёгкие. Под ногами пищали, метались, оглушительно пища, крысы — им, похоже, пришлось немногим не лучше, нежели человеку, неосмотрительно вторгшемуся в их владения.