Тайна дома № 12 на улице Флоретт

Рука сжала рукоять ножа и вырвала его из чехла. Сладковатый запах заполнил нос и рот, набился в нёбо. От него невероятно захотелось спать. Веки начали тяжелеть, а глаза закрываться…

– Я убил тебя однажды… – прохрипел охотник, растирая слабость, как подушечного клопа между пальцами. – И убью снова…

Лезвие ножа взрезало лиану и рассекло ее, как какую-то веревку. А за ней еще одну и еще…

Он будто нить за нитью разъединял корсет. Или, скорее, срывал ленты с запакованного подарка, о котором всегда мечтал…

Тварь почувствовала, что кто-то пытается подобраться к ее сердцу. Она разжала пасть, а затем расплела удерживающие дирижабль лозы.

Воздушное судно или, вернее, то, что от него осталось, покачнувшись, повисло над пустырем.

Сэр Пемброуз не обращал на это внимания. Он продолжал исступленно кромсать и резать мешок из лиан. И наконец обрывки зеленых «ребер» твари распались, обнажив сердечный клубень.

Ком в три-четыре фута в диаметре редко, но ритмично пульсировал и этим отдаленно походил на человеческое сердце. По его вязкой поверхности пробегали изумрудные и сапфировые блики и ветвились молнии жилок… Они отразились в глазах сэра Пемброуза.

– Я уже уничтожал тебя… И на Лугау, и до… и после…

В каждом убитом растении на жизненном пути охотника жила его собственная боль, жил его собственный страх, которые он выпускал наружу, изгонял из себя, перерубая очередной стебель.

Мальчик завороженно глядит на мухоловку в горшке на окне… Она алчно поворачивает к нему бутон, она хочет сожрать его, но не может – она слишком маленькая, но будь она чуть больше…

«Она хочет схватить меня, хочет переварить, как муху… но я… не муха…»

Сэр Пемброуз не замечал, как дернулась голова твари, как к нему устремились одновременно все ее лозы.

– Я не муха! – закричал он. – Ты меня не сожрешь! Я не муха! Не муха!

Он ударил ножом. Лезвие прошило клубень, и охотника обдало светящейся зеленой кровью.

Мухоловка заревела.

Но он и этого не заметил. Ненависть и ярость слились в нем в один узел исступления.

– Я не муха! Не муха!

Он продолжал бить ножом. Кровь твари стекала по стеблю и по листьям, капала на землю.

Сердечный клубень перестал сокращаться, но сэра Пемброуза это не остановило.

Он был уже с ног до головы покрыт липкой обжигающей кровью, она заливала его лицо, и лишь два преисполненных безумия, отчаяния и боли глаза сверкали в этой отвратительной маске.

Все существо монстра, от корней и до бутона, изошло дрожью. Пасть исторгла крик, а затем закрылась.

Голова мухоловки дернулась. И на мгновение замерла. А уже в следующий миг наклонилась и провисла. Лозы, утратив силы, опали. Стебель изогнулся в агонии.

– Я… не… муха… – прохрипел сэр Пемброуз

Свечение сердечного клубня погасло. Жизнь окончательно покинула мухоловку. Карниворум Гротум качнулся и начал падать.

Сэр Пемброуз падал вместе с ним…

– Не… муха…

***

– Мама! – раздался неподалеку детский крик. – Мама! Ты где?..

Сержант Кручинс тряхнул головой и очнулся.

Все тело сковывала слабость, отчего хотелось просто опуститься на землю, закрыть глаза и, свернувшись калачиком, забыться. Но уже по-настоящему. Может быть, в этом забытьи снова будет та сладость, которую неведомый добросердечный господин уже почти-почти положил ему на язык?

Сержант интуитивно сплюнул, выругался и почесал подбородок (три его любимых даже не действия, а полноценных вида времяпрепровождения), и только после этого, протерев глаза, осознал себя… в себе. Ощущение это ему традиционно не понравилось: оно напоминало похмелье после знатной попойки в «Колоколе и Шаре», вот только славных воспоминаний о не пропавшей впустую ночи не было, да и компания подобралась, скажем прямо, не ахти.

Со всех сторон стояли люди. Перепуганные, потрясенные, с бледными лицами и пересохшими губами. Они не понимали, где находятся и что происходит.

Кто-то закричал, увидев развороченное мертвое тело, лежащее на земле. Кто-то, опустив голову, пытался разглядеть, что это за вязкая лужа, в которой он стоит.

Вокруг начали звучать вопросы, вот только сержант не был намерен на них отвечать.

В отличие от вырванных из домов и постелей горожан, он все понимал. И был зол. А еще до него почти сразу дошло, что, если эти тупоголовые бестолочи (себя он к ним, впрочем, не причислял) обрели сознание, то тварь мертва. В пользу этого выступало также и то, что жуткое растение больше не возвышалось над пустырем.

– Пайпс! – крикнул он и принялся пробираться через толпу наружу.

Сержант Кручинс умел быстро ориентироваться в ситуации (спасибо миссис Кручинс), и поэтому в его голове тут же принялись вращаться шестеренки на тему того, как обернуть все произошедшее себе на пользу и выцедить из него наибольшую выгоду.

– Расступись! – рявкнул сержант. – Пайпс!

Из толпы раздался ответ:

– Сэр! Я тут!

К сержанту, расталкивая людей, протиснулся констебль Пайпс.

– Пайпс, собирай наших, – негромко велел Кручинс. – Начинайте отгонять дурачин от мухоловки, которую храбро и бесстрашно победила славная габенская полиция.