Тайна дома Морелли

– Я вчера встретил Бобби, хозяина «Коконута», – продолжал Молоски. – Он видел, как доктор Фостер, Элен и Ларк вели Томми в клинику. Тот был явно не в себе. Шатался как пьяный. И бредил. Бобби расспросил Элен, когда та возвращалась в участок. У парня посттравматический стресс, что меня лично не удивляет. Томми долго служил в Афганистане, вернулся не так давно. А оттуда нормальными не возвращаются. Рано или поздно это дело сказывается. Наша страна объявляет тебя героем. Но кладбища и психиатрички набиты как раз такими героями. Отправляешься в ад, мечтая послужить родине, а возвращаешься законченным психом. Этот ад они притаскивают с войны, и потихоньку он их сжирает. Эй, у тебя оладьи сейчас сгорят.

– Черт!

Мелиса повернулась к сковородке и принялась молниеносно переворачивать бледные кругляшки. Молоски допил кофе и подошел к окну. С этой точки открывался почти весь город. Узкие улочки, уставленные зажженными фонарями, представляли собой ручейки света. Он видел, как вдалеке зажглись окна какого-то дома. Чуть в стороне также вспыхнули окошки. Постепенно окна, дорожки и сады загорались, будто соединенные невидимыми электрическими проводами. Сначала одна улица, затем другая. И наконец, большая часть города получила свою порцию преждевременного бодрствования.

– Нет еще и шести… – пробормотал Молоски, нахмурившись.

– И что?

Он махнул рукой, на что-то указывая. Мелиса, привернув жар под сковородкой, неохотно приблизилась, вытирая о передник руки.

– Что случилось?

– Глянь-ка, – сказал он, кивнув на город. – Люди просыпаются в одно и то же время. А сейчас нет и шести. Ты когда-нибудь такое видела?

Мелиса прижала свой курносый нос к застекленной витрине бара и напрягла зрение.

– Понятия не имею, чего у них там. Может, сон плохой приснился.

Молоски хмуро покосился на нее, щелкнул языком и вновь уставился на город.

– Ага, всем одновременно… Издеваешься? Такое впечатление, что в скаутском лагере пропел горн.

– Да я-то тут при чем? Ну, встали пораньше, чтобы приготовиться к похоронам. Собираются устроить процессию. Мне что за дело?

Мелиса вернулась за стойку и снова принялась готовить завтрак, больше не удостаивая старика вниманием. Тот продолжал наблюдать за поведением домиков и целым роем огоньков, будто бы связанных между собой.

– Очень странно, – проворчал он. – Слишком странно…

Уж Молоски-то знал: если в городе происходит что-то странное, жди беды.

36

Дэнни Колеман по-прежнему видел сны: он так и сидел внутри нарисованного домика. Он понимал, что находится в больнице, рядом родители, а преподобный Роберт заходит его проведать. Он слышал их разговоры. Мать была в отчаянии, а отец казался усталым и несчастным. Тем не менее он ничего не мог поделать. Всякий раз, когда он приближался к окошку, пол под ногами наклонялся, и он, словно с горки, летел вниз и ударялся о стену. Несколько раз ему удавалось выглянуть наружу, этого хватало, чтобы увидеть мать, спящую в больничном кресле с подставкой для ног и ручным управлением, и отца, наматывающего круги по палате. Во второй раз, выглянув в другое окно, он увидел пастора: тот сидел возле него и спрашивал его о человеке в шляпе. В этот миг ему удалось громко крикнуть, впрочем, пастор наверняка услышал не крик, а обычный голос, потому что не испугался. Тогда он понял, что окна – это что-то наподобие его собственных глаз, а человек в шляпе не желает, чтобы он общался с другими людьми. Вот он и придумал фокус с горкой: стоит Дэнни приблизиться к окну и он делает так, что пол наклоняется. Дэнни приходилось бежать что есть силы, чтоб успеть заглянуть в окно. Если ему везло, выглянуть удавалось ровно настолько, чтобы успеть осмотреться, крикнуть или даже что-то сказать, но не более. Чем дольше он смотрел в окно, тем сильнее накренялся пол. В тот раз, когда ему удалось провести у окна больше всего времени, он буквально завис в воздухе, пока у него не соскользнули руки, а потом кубарем скатился к противоположной стене. Далее пол возвращался в исходное положение и оставался таким до новой попытки Дэнни пробраться к окнам. В конце концов мальчик вымотался и потерял надежду.

Но однажды снова услышал голос за пределами дома. Знакомый, юный голос, полный любви. Все, что он мог, – забраться на стол и оттуда рассматривать мир снаружи, не приближаясь к окнам. Ни стол, накрепко приделанный к полу, ни какой-либо другой предмет мебели не шевелились, когда пол приходил в движение. Это напоминало макет кукольного домика с игрушечной мебелью.

– Дэнни, Дэнни! Ты меня слышишь?

Он вскарабкался на стол и напряг зрение, стараясь рассмотреть что-то еще, кроме поля, деревьев и овечек, которые бродили туда-сюда, словно охраняя дом. Вдали он различил маленькую фигурку в платье, волнуемом ветром. Фигурка махала ему рукой, на голове у нее красовалась соломенная шляпка с развевающимися ленточками.

– Дэнни, это я! Ты видишь меня? Это я – Пенни!

Услышав имя, Денни замер. Ноги у него подкосились.

– Пенни? – переспросил он едва слышно.