Вообще я сделал замечание, что будь разгений, но в публичном лёгком литературном чтении нельзя занимать собою публику более двадцати минут безнаказанно.
Есть дружбы странные: оба друга один другого почти съесть хотят, всю жизнь так живут, а между тем расстаться не могут. Расстаться даже никак нельзя: раскапризившийся и разорвавший связь друг первый же заболеет и, пожалуй, умрёт, если это случится.
Взаимное уединение чрезвычайно иногда вредит истинной дружбе.
Возвышенная организация (личности) даже иногда способствует наклонности к циническим мыслям, уже по одной только многосторонности развития.
Все одарённые и передовые люди в России были, есть и будут всегда картёжники и пьяницы, которые пьют запоем.
Брак – это нравственная смерть всякой гордой души, всякой независимости.
Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи.
Самые высокие художественные таланты могут быть ужаснейшими мерзавцами и… одно другому не мешает.
Глупость, как и высочайший гений, одинаково полезны в судьбах человечества…
Кто смеет убить себя, тот Бог.
Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому.
Есть вещи… о которых не только нельзя умно говорить, но о которых и начинать-то говорить неумно.
Истинно великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою.
Вся вторая половина человеческой жизни составляется обыкновенно из одних только накопленных в первую половину привычек.
В чужой беде всегда есть нечто нам приятное.
Как это так выходит, что у человека умного высказанное им гораздо глупее того, что в нём остаётся?
Иная женщина обольщает красотой своей, или там чем знает, в тот же миг; другую же надо полгода разжёвывать, прежде чем понять, что в ней есть; и чтобы рассмотреть такую и влюбиться, то мало смотреть и мало быть просто готовым на что угодно, а надо быть, сверх того, чем-то ещё одарённым.
Тайное сознание могущества нестерпимо приятнее явного господства.
Есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убеждённые, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы стыдящиеся, то есть стыдящиеся собственной подлости, но при непременном намерении всё-таки её докончить, и наконец просто подлецы, чистокровные подлецы.
Уединённое и спокойное сознание силы! Вот самое полное определение свободы, над которым так бьётся мир!
Быстрое понимание – лишь признак пошлости понимаемого.
Кого больше любишь, того первого и оскорбляешь.
Чаще всего в смехе людей обнаруживается нечто пошлое, нечто как бы унижающее смеющегося, хотя сам смеющийся почти всегда ничего не знает о впечатлении, которое производит.
Я тысячу раз дивился на эту способность человека (и, кажется, русского человека по преимуществу) лелеять в душе своей высочайший идеал рядом с величайшей подлостью, и всё совершенно искренно.
Женщины небольшие мастерицы в оценке мужских умов, если человек им нравится, и парадоксы с удовольствием принимают за строгие выводы, если те согласны с их собственными желаниями.
Кто лишь чуть-чуть не глуп, тот не может жить и не презирать себя, честен он или бесчестен – это всё равно. Любить своего ближнего и не презирать его – невозможно.
Краткость есть первое условие художественности.
В большинстве случаев люди, даже злодеи, гораздо наивнее и простодушнее, чем мы вообще о них заключаем. Да и мы сами тоже.
Не стоит она (высшая гармония) слезинки хотя бы одного … замученного ребёнка…
Влюбиться можно и ненавидя.
Подлецом может быть всякий, да и есть, пожалуй, всякий, но вором может быть не всякий, а только архиподлец.
Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо своё – пропала любовь.
Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться.
Но и мученик любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния.
Много людей честных благодаря тому, что дураки.
ЛЮБИМ ЛИ МЫ ДОСТОЕВСКОГО?