Тайна двойного убийства

— Я виноват, конечно. Сапоги эти взял у Злоказова, привез Гусенкову, сказал продать. Юриста просил позвонить Гусенкову, обманул обоих. Потом Генка с Колей их забрали, акт составили. Я с этим к Поддыхову пришел. Ну, сразу не пошло — заартачился председатель. Совещание собрал, то-се, выяснять начал… Потом эта секретарша стакнулась с обэхээсником, я увидел случайно, да сказал на беду Генке. Тот запаниковал — выдаст, сорвет все. Отправили Слонимского, он в любовниках ее ходил. Только и просили узнать, не стучит ли она ментам. Что там разыгралось — не знаю. Через день только слышу — убили. Ну и началось. Бросить Коля Скок не дал, говорит, давайте дальше. К Слонимскому в больницу я привез Олега, Генка дежурил тогда. Зачем он ездил — я тоже не знал, молчал он. Днем, как увозили Жеку, он мне ключи отдал, машина его осталась у проходной. Моя тачка в ремонте была, я решил на этой поездить, пока юрист болен. На ней и возил Олега, потом ему и машину оставил. Ночью Генка звонит мне домой, говорит: "Все похоронные дела юриста оформить попроси Мастырина, он после дежурства, свободный. На машине покойника… Забери ее у Олега пораньше”. Я испугался: "Какого, — говорю, — еще покойника?!” — "Да Слонимского”, — отвечает. До утра я глаз не сомкнул. Страшно стало: куда, думаю, попал, в какую историю! Утром еще страшнее — не выполню, будет то же, что с теми двумя. Сделал, как велели. Вечером встретились у Олега. Они все решают. Нельзя, говорят, отступаться. Главное, что Поддыхов молчит и клюнул вроде. Генка звонил ему, скуксился, говорит, председатель. Я возражать стал, Генка кипятится: "Столько, — говорит, — трудов и зря, нет, не будет такого”. Коля с ним заодно, смеется: "Бросьте трусить. На нас никаких выходов нет, нигде не наследили. Сейчас с этим строго — без железных доказательств не тронут, а мы совсем чистые. Гуся, — говорит, — сегодня совсем ощиплем и полный порядок”. Чего они хотели — не знаю, но я опять испугался. Диктофон-то у председателя я ставил, а забирал Гусенков. Ну, думаю, еще одному хана. Опять стал уговаривать, они пригрозили, я замолчал. Скок Коля собрался уезжать: "Проводи, — говорит, — меня”. Во дворе он меня и срезал: "3а тобой Олег. Мы совсем чистые, а он засветился с наркотиком. Точно знаю, что ищут по наркотикам”. Короче, велел мне Олега убрать. Так и сказал — убрать. Дал нунчаки — верное, говорит, дело, только угоститесь хорошенько, там, говорит, коньяку полно. Пригрозил тоже… Да я и так понимал… Но все же говорю, мол, не сумею я, давай сам. "Нет, — отвечает, — тогда в случае чего мне вышка, а ты вывернешься”. На том и закончили разговор. А когда выпили мы с Олегом, мне и ударило в голову: он, Коля-то, вышки трусит, а я чего? Ну отвечу за то, что сделал. Пусть они сами грызутся, а я, думаю, сбегу пока — страна большая. У Скока здесь только сила, а я в другой город сбегу. Олег ко мне с планами пристает, подливает — не выдержал я. Рассказал Олегу… Я думал, пока они выясняют отношения, я смоюсь. Вышло иначе. Что было! Вспомнить страшно!

Гримаса боли исказила изуродованное лицо, мне опять пришлось переждать длительную паузу. Но, собственно, я уже знала, что было дальше.

Обозленный предательством, Олег Чулков выместил зло на соучастнике. Зная планы Скока, он тоже не хотел лишних свидетелей, каковыми стали прежние друзья.

Доверчивый Кобриков попал в страшный собачий подвал, идеально приспособленный для сведения подобного рода счетов.

Ломаного гроша можно было не дать за жизнь Змея, опоздай капитан Ермаков хоть на один вечер… И это была бы не последняя жертва. Начавшаяся среди шантажистов грызня грозила новой и новой кровью…

Когда я вышла наконец на залитое ослепительным солнцем больничное крыльцо, мне пришлось крепко зажмурить глаза, и я стояла так, прогоняя страшные картины, усилием воли избавляясь от почти физического ощущения нечистоты, с которой соприкоснулась. Вспомнилось: в жанре бушующих страстей… Страсти действительно бушевали, и какие же были они разные! Наверное, только у нас, в нашей по существу противоестественной работе встречались столь разные бушующие страсти. Почему Кобриков отказался от убийства? Почему? Почему не оценил его откровений Олег Чулков? Почему столь настойчиво желание Коли Скока довести до конца задуманное, перешагнув через жизни и судьбы многих людей? Почему идут к нам со своими сомнениями совсем неожиданные люди, а другие, казалось бы, обязанные помочь или нуждающиеся в помощи, не идут? Почему? Вечное почему… Я знаю причину вечности этого вопроса. Мне кажется, я знаю. Это Добро и Зло, его непрекращающаяся борьба. Словно на дьявольских вселенских весах перевешивается Добро и Зло. Перевешивается всегда, с сотворения мира. А Фемида не снимает повязки. Единственная женщина, которая судит мир с закрытыми глазами. Мифическая бесстрастная дама, держащая в руке весы, на чаши которых мы, люди, бросаем свои бушующие страсти. Что перевесит сегодня? Я хочу верить — Добро… Нет, я просто уверена в этом!

Еще одно совещание