Тайна двойного убийства

Но слаб человек. Как медленно исполняла задуманное. Смотрела чужими глазами и видела Надежда себя со стороны. Вот сидит она на железнодорожной желтой скамейке в чужом городке. Вокзал почти пуст, и скучающие пассажиры с любопытством оглядывают незнакомую женщину с ребенком. Странно, что такой уже большой ребенок не бегает, не просится на пол, смирно сидит рядом с матерью. И, наверное, всем заметно, что не приласканы жизнью эти двое, слишком не похожи на плакат о счастливом материнстве и детстве. Веруня между тем беспокоиться стала. Простые нужды у нее, но неотложные.

Встает Надежда, заворачивает Веруню, медленно выходит на привокзальную площадь. Огромными буквами сделаны вмятины в низком туманном небе — название станции. Машинально складывает Надя буквы и тут же забывает прочитанное — зачем ей? И вообще, она ли это? Себя ли видит?

За площадью дома — кирпичные красные пятиэтажки. Сколько таких прошла Надя со своим мастерком! "Кирпичные — хорошо, — отмечает мозг, — лестничные площадки теплее, щелей, как в блочных, нет".

Накатанная, разъезженная площадь за ночь подмерзла, превратилась в каток. Ноги оскальзываются в блестящих от льда колеях, и Надя боится упасть, уронить Веруню, закутанную в тяжелое одеяло. Долго-долго бредет через площадь женщина с ребенком.

Вот, наконец, дом. Но сюда нельзя. Верхняя филенка в двери выбита, кое-как заделана фанерой. Нет, нет, прочь! Здесь холодно и грязно в подъезде.

Надя бредет дальше по улице, бракуя один дом за другим. Там неухожен — плохие, нехозяйственные люди живут, равнодушные. Дальше, дальше! Вот дом всем хорош, но гонит от него Надю стоящая у подъезда новая "Волга”. Сытый голодного не разумеет.

Движется дальше Надя, прижимая к себе ничего не подозревающую Веруню. Дочку-калеку, которая с минуты на минуту станет сиротой. Потому что иногда сиротой быть лучше: потому что милосердие избирательно и капризно; потому что кто-то изрек вселенскую глупость: жалость унижает человека. Изрек, ибо был жестоким и не желал никого жалеть. Изрек, ибо был ленивым и не хотел обременять себя жалостью.

Но жалость жила без законной прописки, и на нее-то рассчитывала Надя, разыскивая подходящий дом.

Вот нашла наконец. На лестничных маршах нет окурков, площадки чисто помыты. Тепло. Поднялась на четвертый, предпоследний этаж. Раскутала Веруню, оставила в пальтишке, расстелила одеяло в углу, усадила дочку, прикрыла спинку, ножки. Молчала Веруня, молчала Надежда. Глянула на дочку в последний раз, поклонилась поясно: "Прости меня, доченька”, — сказала это или подумала только, не знает.

Ушла, дверь за собой потихоньку прикрыла и бегом, бегом к станции, туда, на рельсы, к последнему средству спастись от беды, унять разрывавшую сердце боль, уничтожить ее вместе с собой. С постылой, никому не нужной жизнью… Непривычно легкими были руки, и бег был стремительным, и не скользили ноги, и сердце летело впереди ее — туда, туда, скорей туда, где кончатся эти муки…

Она бежала все быстрее, испытывая нестерпимое желание немедленно, сию же секунду быть смятой, раздавленной, уничтоженной. Сию же секунду, сейчас, немедленно, уверенная, что все так и произойдет, как задумано.

То есть она оставит дочку в чужом подъезде и бросится под поезд. Дочку заберут, а ее похоронят. Димка никогда ничего не узнает. Незачем обременять его заботами о сестре-калеке, незачем знать и трагедию матери. Так она решила и так будет. Первую часть плана она уже выполнила, сейчас будет поставлена последняя точка. Сейчас…

Как вкопанная, остановилась она на перроне.

Не было поезда!

Она не могла немедленно убить себя, потому что не было поезда!

Почему-то такая возможность ей в голову не приходила. Она остановилась, огляделась недоуменно. Где? Где поезд, который должен лишить ее жизни? Как же так? Она подкинула дочь и должна умереть, она уже должна быть мертвой, иначе Веруня не может сидеть одна на лестничной площадке чужого дома! Раз жива мать, ребенок не может там быть!

Назад, назад, к дочке — рванулась было Надежда и остановилась, словно пораженная. Не смертью, но не менее страшной картиной: снова лежала Веруня на холодном барачном полу, в темноте…

Нет, дело сделано. А поезд, что ж, поезд еще придет.

Надо только подождать немного, еще чуть-чуть потерпеть.

Время для нее остановилось, не существовало ничего вокруг, кроме той дали, откуда она ждала избавления.