Тайна двойного убийства

Ермаков запаздывал. Совещание на носу, злилась я, где его носит? Все в этом расследовании было как-то не так. Мне не удавалось взять в свои руки, управлять делом. Розыскники отвели мне пассивную роль исполнителя, и она мне не нравилась. Конечно, это только начало, основное слово сейчас за ними, свои действия они со мной просто не успевали согласовывать, да и не нужно мне особенно вникать в их профессиональные тайны. Я знала, что оперативные каналы работают в полную силу — Ермаков в этом был дока, можно довериться.

Но вот совещание… К его началу капитан не появился, и я поплелась одна в кабинет прокурора, предчувствуя неприятности, которые не заставили себя ждать.

Неожиданную активность проявил вдруг начальник милиции, чего я никак не ожидала. Подполковник был у нас человек новый, ему бы послушать, но, едва я закончила свой, надо признать, не очень вразумительный отчет, он взвился:

— Результаты адекватны действию. Дисциплины нет, направленности. Где вот сейчас Ермаков? Почему не явился? Не считает нужным доложить, посоветоваться со старшими? Я разберусь еще с ним, да и вообще с дисциплиной. Ушел, пришел — неизвестно когда. На месте вечно нет, я сегодня поймать его не могу. А вы, Наталья Борисовна, старший по группе, руководитель, можно сказать. Как же вы руководите?

Буйнов, насупившись, молчал и не спешил мне на выручку. Потихоньку ухмылялся начальник уголовного розыска — он уже успел натерпеться от разносов начальника и помалкивал тоже. Пришлось мне самой вступать в драку, защищая товарища:

— Что вы такое говорите? — возмутилась я, едва дождавшись конца грозной тирады. — Как может Ермаков сидеть в кабинете, если он имеет вполне определенные оперативные задачи?! Мне в группе не нужен розыскник, сидящий в кабинете. И давайте обсудим, что делать с этими убийствами, а не с капитаном Ермаковым. Есть у вас конкретные предложения? Если есть, прошу вас. А нотации оставьте на потом, когда время для этого будет…

— Наталья Борисовна, — перебил меня прокурор, — ты против нотации протестуешь путем нотаций. Несолидно. Ответь-ка лучше, я что-то не уловил, что за майор у вас мельтешит? Вы никого не подключили? — он глянул на начальника угрозыска, тот отрицательно качнул головой:

— Нет, договорились ведь до вечера подождать.

— Послушайте, а кого вы на вскрытие Слонимского направили? — спросила я.

— На месте только Мастырин оказался, время-то было позднее. Его и отправил. А что? — насторожился начальник угрозыска.

Я лихорадочно соображала: назвать Мастырина или нет? Сказать, что именно его видели в машине Слонимского? Нет, решила наконец, не назову, пока не решим этот вопрос с Ермаковым. Тем более что, докладывая, я не назвала его. Майор — и все, пусть пока так и будет. К совету Антона и его предостережению об утечке информации надо было отнестись серьезно. Решила — и стало вдруг стыдно: от кого скрываю? И все же этот подполковник своими сентенциями как вызвал у меня неприязнь, так она и не проходила, заставляя скрытничать даже здесь, с руководством. Я знала, наслышана была, что новый начальник милиции далек от профессионализма, а некомпетентность, да еще такая воинствующая, могла навредить, даже сама того не желая. Нет худшего врага в любом деле, не только в нашем. И так больно видеть эту некомпетентность, поселившуюся в кабинетах, где могло побеждать только высокое мастерство, а не высокие слова! И я проалилчала. Не хватало еще, чтобы ретивый подполковник начал принимать немедленные меры. Пусть уж лучше бранится. Как сказал бы Антон, брань на вороту не виснет. Пустая брань, конечно.

Буйнов хорошо изучил меня, усек мою скрытность и смотрел неодобрительно, однако изобличать тоже не стал: видимо, и его посещали те же сомнения. Совещание тянулось тягуче-медленно, ничего конкретного мне предложить не мог никто, и все это понимали. Отдавалась дань традиции — как же, руководство должно быть в курсе!

— и бездарно терялось время. Совсем уж к концу, когда паузы стали длиннее и многозначительнее, пришел Ермаков, под грозным взглядом начальника извинился за опоздание и незаметно подмигнул мне: все в порядке. Я поняла и обрадовалась этому простому знаку. Точно, розыскник не терял даром времени, не зря я его защищала.

Все головы повернулись к Ермакову: мы приготовились слушать.

— За диктофоном пришел Гусенков, — сказал он, и я вздрогнула: "Гусенков!” — Наблюдение ведется. Кому-то он должен передать эту штуку. Передаст — станет ясно, откуда нитбчка вьется. Вот теперь я прошу нас усилить. Люди, люди нужны мне… И техника, — добавил капитан, — а план у меня на сегодняшний вечер такой…

В намеченном капитаном плане мне места не отводилось — я могла быть только помехой в головокружительных кульбитах розыска — такое уж свойство у прокурорского следователя — женщины. Моя партия сольная, и вступлю я в этот оркестр позднее, когда операция завершится и надо будет закреплять доказательства. Но как хорошо все же, что работаю я с Ермаковым!