Тайна двух чемоданов

Когда странный человек в восьмиклинке, так и не решившийся доследить за Арсением Ченом до конца, спешил доложить о результатах своей миссии начальству, из такого оживленного в этот день подъезда дома в Колокольниковом переулке спешно выскочила на улицу еще одна парочка. Две миниатюрные женские фигурки, кутаясь в коротенькие, но все же с меховыми воротничками пальто, надвинув на самые глаза шляпки-горшки с сиротливыми перышками, заспешили по следам человека в шляпе и человека в кепке. На ходу фигурки держали друг друга за тонкие ручки и переговаривались тихими, сорванными от напряжения голосами. Мать и дочь Вагнер спорили о чем-то важном.

– Ты не понимаешь…

– Да как тебя понять, мама, если ты ничего не говоришь!

– Я не могу тебе рассказать всего, понимаешь, не могу! – Любовь резко остановилась. От неожиданного рывка ее дочь Марту качнуло вперед и развернуло вокруг своей оси.

– Ты не понимаешь! Ты не понимаешь, Марта! Милая, девочка моя, – внезапно переходя с крика на плач, затряслась Любовь Вагнер, – это такие люди! Это такие… это очень страшные люди, Марта, Марфушенька моя!

– Кто, мама? Кто?! Какие люди? Кто был этот человек? Я никогда его раньше не видела? Почему он приходил к тебе? Почему он так с тобой разговаривал?

– Это неважно. Он вообще в этом деле не главный. Главное другое: забудь его, забудь. Забудь навсегда! Забудь его лицо, его имя!

– Мам, ты что? Я не знаю его имени, он не представился! А лицо… Лицо, как лицо. Китаец? Ой, что же я дура такая?! Какой китаец, ну конечно же японец! Он от Курихары-сана, да? Да, мам?!

– Нет, нет, он не от Курихары. И, пожалуйста, забудь его поскорее, как будто ты его вообще никогда не видела и не слышала, как будто не было его в нашей жизни! Никогда.

Мать и дочь быстро спускались к Трубной, то и дело останавливаясь, тряся друг друга за плечи, охая, ахая, ругаясь и тут же целуясь и обнимаясь со слезами. На трамвай они так и не сели. Пешком поднялись сначала к Петровке, а затем и к Страстному. На бульварах, где в ожидании скорых холодов деревья пугливо сбрасывали последние, чудом не погибшие от летней жары, листья, шаги и дыхание женщин выровнялись, они перестали держать друг друга за руки и к монастырю подходили уже совершенно спокойно, с удовольствием меряя шагами любимый город. Выйдя на Пушкинскую площадь, Любовь Вагнер посмотрела на наручные часики и удовлетворенно кивнула. Они пришли даже чуть раньше. Неспеша перешли на противоположную сторону неширокой улицы Горького, к памятнику. Через минуту здесь же появился улыбающийся и несколько смущенный Курихара. В маленьких, почти детских ручках он крепко держал по-весеннему светившийся маленький букетик ярких цветов и довольно большой саквояж, а метрах в пятидесяти за его спиной привычно маячил невзрачный человек в сером пальто.

Одинаково приветливо поздоровавшись с матерью и дочерью, японец вручил букетик Любови, но та немедленно передала его Марте, жестом пригласив пройтись по бульварам дальше, к Никитским воротам. Курихара пошел посередине, а женщины подхватили его с обеих сторон под руки, от чего журналист немедленно зарделся приятным юношеским румянцем, а стекла очков почему-то даже немного запотели. Здесь обе представительницы семейства Вагнер вели себя сдержанно, и невозможно было представить, что еще десять минут назад они то кричали друг на друга, то со слезами лобызались. Марта больше помалкивала, но крепко держала японца под руку, в самые острые моменты беседы так сжимая худенькими пальчиками его локоть, что у Курихары останавливалось дыхание. Его очки, только было отпотевшие, снова покрывались испариной.

Основную роль в разговоре взяла Любовь.

– Вы знаете, Курихара-сан, что мы очень тепло к вам относимся. И я, и моя дочь.

Курихара понимающе покивал, впервые почувствовав крепкое сжатие у локтя.

– Вы также знаете, конечно, что я очень давно работаю… в качестве учительницы русского языка для японских дипломатов в Москве. Вот и вы тоже у меня учились. Я помню, Курихара-сан, как вы начинали. Мы тогда с вами могли говорить только по-французски…

– О, у вас прекрасный французский язык!

– Спасибо, у вас тоже, но… Неважно. Так вот. Я давно работаю с японскими дипломатами. Нельзя сказать, что это работа мне не нравится, нет. Вы все прекрасные люди, замечательные, способные ученики. Вот вы, Курихара-сан, очень многого добились за те два с половиной года, что мы с вами вместе, так сказать, постигали…

– Мама! Говори яснее! Даже я тебя не понимаю. А Курихаре-сану, наверно, вообще трудно. Да, Курихара-сан?

– Да. То есть, нет, я все прекрасно понимать. Ваша мама замечательная учительница. Я понимать. Нет, я понимаю! Да.

– Вот и прекрасно. Курихара-сан. Есть некоторые вещи, из-за которых сотрудничество, то есть, не сотрудничество, а точнее сказать, работа с японскими дипломатами и с корреспондентами, такими как вы, Курихара-сан, не доставляет мне той радости, которую я, то есть, мы хотели бы получать.

Острые пальчики снова впились в руку журналиста.

– Мне кажется, я понимаю, о чем вы говорите, Любофь-сан. Но это очень… тревожная тема.