Тайна двух чемоданов

– Она замуж за него хотела. Очень любила, когда он ей одну и ту же историю пересказывал – по многу раз – про то, что там, если муж от жены хочет уйти, он ей письмо пишет в три строки, и она сама должна манатки свои из дома захватить и исчезнуть. – Стефанович вздохнул. – А вообще он парень непростой этот, Курихара, ох непростой. Его все за простачка держат, а он совсем не простачок, поверьте мне на слово. Это, конечно, не мое дело. Я-то в основном Накаяму возил, что и говорить – редкая сволочь. Но… Накаяма был человек военный, я его затылком, по дыханию чувствовал, все мысли понимал. А Курихару… не чувствовал и не понимаю. Уж очень мудреный он. – Стефанович посмотрел в глаза Чену и, помолчав, добавил: – Не тот он человек, за которого себя выдает, господин чекист.

– С Курихарой разберемся. Где сейчас Вагнер? Обе.

– Откуда ж мне знать. Я этих… экскурсантов из Европы в гостиницу отвез, да Курихару домой. А Любка с Мартой… Не знаю. Тоже домой, поди, отправились. Что им в посольстве-то делать?

– Вот именно – что? – тихо повторил Чен, встал и, не оглядываясь на сидевшего на ванне Стефановича, пошел прочь. На пороге остановился и оглянулся на водителя:

– Во сколько вы должны подать машину Курихаре?

– Через час с четвертью.

– Маршрут?

– Сначала в посольство, сказал, что весь багаж у него там. Забираем, и на вокзал, к поезду.

– Кто везет Ватануки и его жену?

– Водитель посла. Все согласовано. Говорю же, багажа много, на одной машине не забрать.

Чен согласно кивнул головой и вышел.

Чтобы добежать до родного здания на Лубянке, ему требовалось пять минут, но он успел передумать очень многое. Разговор со Стефановичем разложил по полочкам подробности, казавшиеся раньше ненужными, и вытащил на свет недостающие детали того конструктора, что он безуспешно пытался сложить в последние месяцы. На фоне бурной деятельности всего японского посольства (чего стоила только история с попыткой Накаямы лично сфотографировать цеха кунцевского авиационного завода) вялые поползновения Курихары проявить разведывательную активность поначалу не приковывали к нему внимания. Даже когда заметили, что он оказывает явные знаки внимания матери и дочери Вагнер, это было похоже на привычное поведение японских дипломатов и разведчиков, окруженных «учительницами русского языка». Чен, вынужденный заниматься всеми сотрудниками посольства разом, да еще и переводить все документы, регулярно им же изымавшиеся из посольских сейфов, преподавать в военной академии и – для прикрытия– в институте востоковедения, не успевал толком анализировать поведение всех и каждого. Этим должны были заниматься Заманилов и другие сотрудники отдела, но никто из них не только не знал японского языка, но, что было значительно хуже, не представлял себе особенностей поведения японцев и способов их мышления. И вот теперь получалось, что Арсений Чен, до сих пор, как он думал, по праву гордившийся своим пониманием японской психологии, допустил ужасную ошибку, фактически провал. Японские разведчики, в течение полугода обхаживавшие двух русских женщин, добились успеха, а теперь еще подготовили и разыграли блестящую операцию по вывозу этих женщин за границу. Если бы не истерики Любови Вагнер, которые теперь легко стало объяснить, и не самоубийство подполковника Накаямы, которого Чену чисто по-человечески было даже жалко, то чекисты могли вообще проморгать бегство женщин. Да, собственно говоря, получается, что уже и проморгали.

Чен помотал головой, пытаясь прогнать эту мысль, и опять чуть не растянулся на звонком предновогоднем льду.