Тайна Эдвина Друда

– Рад слышать, что вы хоть это признаете, – заявил мистер Сластигрох самым оскорбительным тоном. – Откровенно говоря, я и этого не ожидал. – И он опять уставил грозный взгляд на мистера Криспаркла.

– Будьте добры объяснить, что вы, собственно, подразумеваете под этими непозволительными выражениями?

– Я сижу здесь, сэр, – возопил мистер Сластигрох, поднимая голос до рева, – не для того, чтобы меня запугивали!

– Как единственное лицо, находящееся здесь, кроме вас, я очень ясно отдаю себе в этом отчет, – ровным голосом ответил младший каноник. – Но я прервал ваше объяснение.

– Убийство! – продолжал мистер Сластигрох в своей самой эффектной ораторской манере – скрестив руки на груди как бы в трагическом раздумье и с отвращением потрясая головой при каждом слове. – Кровопролитие! Авель! Каин! Я не вступаю в переговоры с Каином. Я с содроганием отталкиваю кровавую руку, когда мне ее протягивают.

Вместо того чтобы немедленно вскочить на стул и до хрипоты приветствовать оратора, как, очевидно, сделали бы все члены Братства после такой тирады на собрании, мистер Криспаркл лишь спокойно переложил ногу на ногу и кротко заметил:

– Я не хотел бы прерывать ваше объяснение – когда вы его начнете.

– В заповедях сказано – не убивай. Никогда не убивай, сэр! – Тут мистер Сластигрох выдержал укоризненную паузу, как будто его собеседник утверждал, что в заповедях сказано: «Немножко поубивай, а потом брось».

– Там сказано также – не произноси ложного свидетельства на твоего ближнего, – заметил мистер Криспаркл.

– Довольно! – прогремел мистер Сластигрох с такой грозной силой, что, будь это на митинге, зал разразился бы рукоплесканиями. – Дов-вольно! Мои бывшие подопечные достигли теперь совершеннолетия, и я свободен от обязанностей, на которые могу взирать не иначе как с дрожью отвращения. Но есть еще отчет по расходам на их содержание, который они поручили вам взять, и балансовый остаток, который вам надлежит получить, – будьте любезны забрать все это как можно скорее. И разрешите вам сказать, сэр, что вы как человек и младший каноник могли бы найти для себя лучшее занятие. – Кивок головой со стороны мистера Сластигроха. – Лучшее занятие. – Еще кивок. – Лучшее занятие! – Еще кивок и три дополнительных.

Мистер Криспаркл встал, слегка раскрасневшись в лице, но безупречно владея собой.

– Мистер Сластигрох, – сказал он, забирая указанные бумаги, – какое занятие для меня лучше, а какое хуже, это вопрос вкуса и убеждений. Вы, возможно, считаете, что наилучшее для меня занятие – это записаться в члены вашего Общества?

– Да уж, во всяком случае! – ответствовал мистер Сластигрох, угрожающе потрясая головой. – Было бы гораздо лучше для вас, если бы вы давно это сделали!

– Я думаю иначе.

– А также, по моему мнению, – продолжал мистер Сластигрох, все еще потрясая головой, – для человека вашей профессии было бы лучшим занятием, если бы вы посвятили себя уличению и наказанию виновных, вместо того чтобы предоставлять эту обязанность мирянам.

– А я иначе понимаю свою профессию и думаю, что она прежде всего возлагает на меня обязанность помогать тем, кто в нужде и горе, всем униженным и оскорбленным, – сказал мистер Криспаркл. – Но так как я убежден, что она не возлагает на меня обязанности всюду кричать о своих убеждениях, то я больше об этом говорить не буду. Одно только я еще должен вам сказать – это мой долг перед мистером Невилом и его сестрой (и в меньшей степени перед самим собой): в те дни, когда случилось это печальное происшествие, душа мистера Невила была мне открыта, я знал все его чувства и мысли; и, вовсе не желая смягчать или скрывать то, что в нем есть дурного и что ему надо исправить, я могу сказать с уверенностью, что на следствии он говорил чистую правду. Имея эту уверенность, я отношусь к нему дружески. И пока у меня будет эта уверенность, я буду относиться к нему дружески. И если бы я по каким-то сторонним причинам стал относиться к нему иначе, я так презирал бы себя, что ничьи похвалы, заслуженные этим способом, не вознаградили бы меня за потерю самоуважения.

Добрый человек! Мужественный человек! И какой скромный! В младшем канонике гордыни было не больше, чем в школьнике, который на крикетном поле защищает воротца. Он просто был верен своему долгу как в малом, так и в большом. Таковы всегда настоящие люди. Таковы они всегда были, есть и будут. Нет ничего малого для истинного душевного величия.

– Так кто же, по-вашему, совершил это убийство? – круто повернувшись к нему, спросил мистер Сластигрох.

– Не дай Господи, – сказал младший каноник, – чтобы я, из желания обелить одного, стал необдуманно чернить другого! Я никого не обвиняю.

– Ф-фа! – презрительно фыркнул мистер Сластигрох, ибо это был отнюдь не тот принцип, которым обычно руководствовалось Филантропическое Братство. – Впрочем, что ж – вас ведь нельзя считать незаинтересованным свидетелем.

– В чем же моя заинтересованность? – простодушно удивился младший каноник; у него не хватало воображения понять этот намек.