Тайна Эдвина Друда

– Вы, сэр, получали некоторую плату за вашего ученика. Это могло повлиять на ваше суждение, – грубо сказал мистер Сластигрох.

– А! И я надеялся ее сохранить, так, что ли? – догадался наконец мистер Криспаркл. – Вы это хотели сказать?

– Ну, сэр, – сказал специалист по любви к ближнему, вставая и засовывая руки в карманы, – я не бегаю за людьми и не примеряю им шапки. Но если кому-нибудь кажется, что у меня есть для него подходящая, так, пожалуйста, пусть берет и носит. Это уж его дело, а не мое.

Младший каноник некоторое время смотрел на него в справедливом негодовании.

– Мистер Сластигрох, – сказал он затем, – когда я шел сюда, я не думал, что мне придется обсуждать, насколько уместны в мирной частной жизни ораторские манеры и ораторские приемы, процветающие на ваших собраниях. Но вы показали мне такие образчики того и другого, что я считал бы, что получил по заслугам, если бы не выразил вам своего мнения. Так вот: ваши манеры, сэр, отвратительны.

– Ну да, вам от них несладко пришлось, сэр, понимаю.

– Отвратительны, – повторил мистер Криспаркл, игнорируя это замечание. – Они противны справедливости, приличествующей христианину, и сдержанности, приличествующей джентльмену. Вы обвиняете в тяжком преступлении человека, которого я, хорошо зная обстоятельства дела и имея веские соображения на своей стороне, считаю невинным. И оттого что мы расходимся в этом важном вопросе, что делаете вы? Тотчас обрушиваетесь на меня, утверждая, что я не в силах понять всю чудовищность этого преступления, что я сам его пособник и подстрекатель! В другой раз – и по другому поводу – вы требуете, чтобы я поверил в какое-то вздорное заблуждение или даже злонамеренный обман, выдвинутый, одобренный и единогласно принятый на ваших собраниях. Я отказываюсь в него поверить, и вы тотчас объявляете, что, значит, я ни во что не верю: раз не хочу поклоняться сфабрикованному вами идолу, стало быть, я отрицаю истинного Бога! В другом случае вы, на одном из ваших собраний, делаете вдруг поразительное открытие, а именно, что война – это бедствие, и намереваетесь ее упразднить, сплетая целую цепочку нелепых резолюций и выпуская их в пространство, как хвост воздушного змея. Я не согласен с тем, что это ваше открытие, и ни на грош не верю в предложенное вами средство. Тогда вы объявляете, что я упиваюсь ужасами кровопролития, словно воплощенный дьявол! В другой раз, во время одной из ваших бестолковых кампаний, вы желаете наказать трезвых за излишества пьяниц. Я заступаюсь за трезвых: почему надо лишать их безвредного удовольствия и возможности при случае поднять настроение или подкрепить силы? Вы тотчас объявляете с трибуны, что я руководим гнусным замыслом – обратить Божьи создания в свиней и диких животных! Во всех таких случаях ваши глашатаи, ваши поклонники и приспешники – одним словом, все ваши филантропы любых чинов и степеней, – ведут себя как обезумевшие малайцы, одержимые амоком, – набрасываются на всех несогласных, огульно приписывают им самые низкие и подлые побуждения (вспомните хотя бы ваш недавний намек, за который вам следовало бы краснеть), приводят цифры, заведомо произвольные и столь же односторонние, как финансовый баланс, в котором был бы учтен только один кредит или только один дебет. Вот почему, мистер Сластигрох, я считаю ваши приемы и ваши ухватки недопустимыми даже в общественной жизни – там это плохой пример и дурное влияние, но когда их переносят в частную жизнь, это уж вовсе нестерпимое безобразие.

– Вы употребляете сильные выражения, сэр! – воскликнул мистер Сластигрох.

– А я и хотел, чтоб они были сильные, – сказал мистер Криспаркл. – Прощайте!

Он стремительно покинул Прибежище, но на улице вскоре перешел на свой обычный, легкий и ровный, шаг, и на лице его заиграла улыбка. Что сказала бы фарфоровая пастушка, думал он, усмехаясь, если бы видела, как он отделал мистера Сластигроха в этой последней маленькой схватке. Ибо мистер Криспаркл был не чужд невинного тщеславия, и ему лестно было думать, что он взял верх над своим противником и основательно выколотил пыль из филантропического сюртука.

Он направился к Степл-Инну, но не к тому подъезду, где обитали П. Б. Т. и мистер Грюджиус. Много скрипучих ступенек пришлось ему преодолеть, прежде чем он добрался до мансардного помещения, где в углу виднелась дверь; он повернул ручку этой незапертой двери, вошел и остановился перед столом, за которым сидел Невил Ландлес.