Тайна ее прошлого

— Я рада, что вам у меня нравится, мистер Уотерстон, — сказала она Чарли, который разглядывал картины на стенах, и он повернулся к ней со счастливой улыбкой.

— Хотел бы я посмотреть на того, кому здесь не понравится, — ответил он, и Глэдис снова подумала о своем сыне. В глазах ее Чарли заметил легкую тень печали, но, когда она заговорила, в голосе Глэдис звучали лишь легкие, шутливые интонации.

— Представьте себе, я знаю одного такого человека, — промолвила миссис Палмер. — Мой сын терпеть не мог этот захолустный городишко, и мои старые вещи тоже не вызывали в нем ни почтения, ни восторга. Он обожал все самое современное. Впрочем, я его не осуждаю. Он был военным летчиком во Вьетнаме и, когда его срок закончился, не захотел увольняться. Он закончил специальное техническое училище и стал испытывать самые современные истребители… Боже, как он любил летать!

В ее голосе и в ее глазах снова появилось что-то такое, что помешало Чарли спросить, что же случилось с ее сыном. Ему было совершенно очевидно, что для миссис Палмер это очень болезненная тема, однако она крепко держала себя в руках и даже продолжала улыбаться ему. Чего-чего, а мужества и силы ей было не занимать.

— Он и его жена — оба летали. После того как у них родилась дочь, они купили небольшой самолет… — В ее ярко-синих глазах задрожали слезы, и она сняла очки, чтобы вытереть их, но голос ее не дрогнул. — Признаться, эта затея была мне очень не по душе, но я ничего не могла сделать. Они бы просто не стали меня слушать, если бы я попыталась им помешать… Ведь рано или поздно дети становятся взрослыми, и родителям не остается ничего иного, кроме как позволить им поступать так, как они хотят.

Последовала долгая пауза, потом миссис Палмер добавила негромко:

— Они разбились под Дирфилдом четырнадцать лет назад… Все трое. Они летели навестить меня и взяли с собой девочку.

Чарли почувствовал в горле комок и судорожно сглотнул. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча. Эта женщина пережила самое страшное — такое, по сравнению с чем даже его горе казалось незначительным. Ее потеря была невосполнимой, даже если у нее были другие дети, в чем Чарли, кстати, почему-то сомневался.

— Мне очень жаль, — прошептал он. Его рука по-прежнему лежала у нее на плече, но ни Чарли, ни миссис Палмер не замечали этого. Их взгляды встретились, и обоим показалось, будто они знают друг друга целую вечность.

— Мне тоже, — сказала миссис Палмер на удивление ровным голосом. — Джимми был удивительным человеком. Ему было тридцать шесть, когда он погиб, а их девочке только пять… Несправедливо, правда?

Она вздохнула и, еще раз промокнув глаза платком, снова надела очки. Потом она подняла голову, и у Чарли буквально перехватило дыхание. В ее взгляде светились такое страдание и мужество, такая открытость и доверие к нему, что ему самому захотелось заплакать. Эта женщина пережила огромное горе, но она не ожесточилась и не замкнулась в себе, снова и снова переживая свою личную беду; она готова была протянуть ему руку помощи, хотя совсем его не знала.

— Горе делает нас мудрее, — заметила миссис Палмер с грустью. — Я поняла это совсем недавно. Прошло целых десять лет, прежде чем я смогла спокойно говорить об этой трагедии. Мой муж… У него было больное сердце. Смерть Джимми явилась для него ударом, от которого он так и не оправился. Он умер три года спустя.

Да, понял Чарли, жизнь обошлась с ней жестоко. Другому человеку хватило бы и половины того, что пережила она. Но, несмотря на это, миссис Палмер не производила впечатления человека сломленного, согнувшегося под ударами судьбы. Скорее наоборот — горе закалило ее характер, укрепило дух, и Чарли невольно спросил себя, случай ли привел его к порогу ее дома или для этого существовали какие-то высшие причины?

— Скажите, у вас есть другие… родственники? — осторожно поинтересовался Чарли. Он хотел спросить о других детях, но в последний момент смутился. Вряд ли, рассудил он, погибшего сына мог ей кто-то заменить.

— Нет. — Миссис Палмер улыбнулась и покачала головой, и Чарли снова подумал о том, что не замечает в ней ни застарелой горечи, ни подавленности. — Я теперь совершенно одна. Вот уже одиннадцать лет… Именно поэтому я и стала сдавать комнаты на лето, иначе мне было бы слишком одиноко.

Но, глядя на нее, Чарли не мог в это поверить. Миссис Палмер казалась ему слишком энергичной, чтобы предаваться унынию и тоске. Вряд ли она была способна добровольно заточить себя в четырех стенах, чтобы бесконечно оплакивать свои потери. На нее это было совсем не похоже.