– Вот это баба! – прокомментировал ситуацию один из трибунов. – Вот ее тут даже нет, а какой эффект!
– Молчать! – Альберт вернулся в свое кресло и хмуро посмотрел на Томаса: – Это ваша родственница?
– Так точно, Ваше величество! Это моя сестра. Ее похитили из под Салепа больше восемнадцати лет назад.
– Понятно. Почему мы должны ей доверять.
– Не знаю. Но она не может обманывать.
– Как не может обманывать человек, который живет в Арогдоре? Подчеркиваю, в Арогдоре! Она пишет, что вы можете обижаться. На что?
– Я случайно встретил ее, когда был в разведке.
– Случайно, говорите? И она не захотела вернуться на свою родину к дурацкому королишке Альберту Сумасшедшему?
Безмерно уважающий короля, особенно после своего чудесного спасения под Яртой, Томас снова покраснел и не знал, что ответить. Он сам был до глубины души поражен таким мировоззрением своей родной сестры на такие, как ему казалось, очевидные вещи. Теперь ему стало понятно, почему она не захотела уйти с ним, ведь для нее чопорный Парфагон был чуждым и ненавистным местом, а свободный Арогдор – любимым домом.
– Простите ее, Ваше величество. Ирэн еще молодая совсем. Кровь кипит.
– Ох, уж эти молодые бабы, – вздохнул и задумался Альберт, настрадавшийся со своей собственной дочерью приблизительного того же возраста.
– Так точно, Ваше величество!
– Это не все, – строго продолжил Коннелл. – У нас также имеются и другие неопровержимые и теперь вполне однозначные подтверждения. Враг действительно готовится к чему-то масштабному. Я бы вам просто так эту бумажку не показывал.
– Ладно. Что будем делать?
За круглым столом все дружно нахмурились и замолчали, вспомнив изначальную суть страшного письма. Судя по освещенным свечами лицам, до участников Королевского совета постепенно начала доходить серьезность донесения, а также истинный масштаб нависшей угрозы: предстояла очередная тяжелая оборона. Причем, самая масштабная, ведь Эйзенберг еще никогда не давал гражданских в руки своего полководца, который собирался устроить очередную страшную мясорубку, судя по всему, рассчитывая окончательно расквитаться со своим ослабленным противником.
– Есть предложение, – начал Коннелл.
– Да какие тут могут быть предложения? – перебил его Альберт. – Собираем селян, обучаем их вместе с городскими, а потом пускаем с рыцарями стенка на стенку против мутантов. Что тут еще делать? Ну, оборону укрепить по всей границе.
– Позвольте, а если не получится? Будет как в Городе заката?
– Что не получится, Аарон? Мы умнее и сильнее.
– Погодите. Вы предлагаете собрать все мужское население и выставить его лоб в лоб с мутантами Арогдора? Мы же тогда в любом случае почти всех потеряем!
– Дорогой наш легат, я понимаю ваш опыт сдерживания врага у Башни признания, но тут нужны более серьезные решения. Масштаб другой.
– Они есть.
– Ну?
– Судя по всему, у нас от пары недель до трех месяцев. Подготовиться мы можем и не успеть.
– Не факт.
– В общем, я предлагаю нам самим внезапно атаковать Арогдор и, как минимум, сбить их пыл, а то и покончить с ними навсегда.
– Хм, предлагаете на вулкан подняться?
– Именно так.
– Думаете, вы первый? Мне Нильс Дор все уши прожужжал этой идеей. Глупость.
– Не знаю, что было тогда, но сейчас у нас нет выбора.
– Это же невозможно, в любом случае.
– В этом и есть наш плюс. Они не ожидают такой дерзости. Кто «за»? – Коннелл оглядел присутствующих и остановил свой взгляд на Капице: – Питер, что вы думаете?
– Пока сложно сказать, но надо действовать подобно вашим предложениям. Особенно пока они не знают, что мы знаем.
– Именно! Действовать нужно сейчас.
После непродолжительных споров было решено рискнуть и в кратчайшие сроки разработать дерзкий план для секретного опережающего удара. Если этого не сделать, можно было действительно потерять остатки не только уважения населения подконтрольных территорий, но и сами территории вместе с их уже едва ли хоть от чего-нибудь защищенным людом. Кроме того, при поддержке трезвомыслящих Капицы и Коннелла, осмелевшим в кругу старших товарищей Томасом смело был поднят вопрос о помиловании искупившего спорную вину Нильса ввиду тотальной нехватки качественных сил и опытных умов, на что раздосадованный король согласился без особых переживаний.