Ему разрешили увидеть ее лишь однажды, буквально за день до выхода армии в долгожданный поход. Похудевшая и посеревшая Мария произвела на него удручающее впечатление своими оголившимися скулами и потухшими впалыми глазами. Она то горько рыдала и умоляла простить ее, то опустошенно смотрела куда-то в сторону и ни на что не реагировала. Измученная и грязная, беспрерывно кашляя до хрипоты и шмыгая посиневшим носиком, она вся насквозь промокла в своем разорванном бальном платье и ему едва разрешили передать ей теплую одежду, без которой она могла бы вскоре погибнуть. Конечно, Томас нисколько не винил ее за произошедшее. Он понимал, что точно также могла поступить любая другая нормальная женщина. Винил он только себя. Испытав столько страшного горя и лишений в своей короткой жизни, преодолев столько непреодолимых препятствий, многократно совершив невозможное, он вдруг оказался беспомощен перед хрупкой восемнадцатилетней девушкой и не смог себя контролировать. Ему казалось, что он мог предусмотреть тысячи вариантов и предотвратить трагедию, но этого не произошло, в чем была исключительно его вина.
Вспомнив необыкновенную Элизабет, Томас почувствовал, как горечь сопереживания Марии медленно и паскудно уходит из его сердца на второй план и не становится таким уж страшным делом. Будто в жизни есть вещи намного важнее. Стараясь гнать прочь будоражащие кровь фантазии и надежды, он пытался разобраться в тех ярких эмоциях, которые вдруг испытал в замке. Во всяком случае, пытаясь их хоть с чем-нибудь сравнить. А разобраться в этом действительно придется, так как начавшаяся на балу история не закончилась – Элизабет разрешила навещать себя. Когда во время того самого коварного танца на неожиданный невинный вопрос о его любимом досуге, он поведал о своих обожаемых книгах, она любезно позволила пользоваться ее собственной обширной библиотекой, вполне возможно, лучшей на Селеции. Мало того, она учтиво добавила, что ей будет приятно обсудить некоторые поразившие ее романы с таким интересным и целеустремленным человеком как Томас, самоотверженно спасшим ее жизнь дважды. Самое страшное, и он это уже сейчас совершенно определенно понимал, что при любом развитии ситуации он ни за что не откажется от этого невероятного приглашения, если вернется обратно. Что бы по этому поводу не думала бедолага Мария, которую такой жестокий поворот вряд ли обрадует, даже если ее помилуют.
Хотя все силы королевства были брошены на максимально продуманные и стремительные шаги против набирающего мощь противника, вернуться бравому войску домой на этот раз будет крайне непросто. Не имея большого выбора, после долгих мучительных вычислений и бурных споров офицеры Академии все же остановились на самом простом варианте, но именно примитивность задумки должна была стать ее главным козырем и решающим преимуществом.
Исходя из разработанного плана, всего лишь одна единственная центурия рыцарей была оставлена в Парфагоне для посильной охраны Стены и короля, а еще сто воинов должны были продолжить нести службу в составах десяти крайне усеченных гарнизонов внешних городов и сторожевых Башен. Остальные восемьсот героев участвовали в непосредственной смертельной атаке на труднодоступный кратер вулкана. Изначально воинов было значительно меньше, но ситуацию облегчили за счет двухсот экстренно подготовленных рыцарей, которых распределили по наиболее безопасным гарнизонам, дабы высвободить самых опытных их товарищей для более важных задач наступления. Все захваченные при обороне столицы метательные орудия оставили на месте, так как их было невозможно стремительно транспортировать по ущельям, когда скорость рассматривалась решающим фактором во всей этой дерзкой затее.
Достигнув вулкана, главный акцентированный удар должен был нанести храбрый легат Аарон Коннелл, проведя в своих позолоченных доспехах пополненную Первую когорту из полутысячи самых удалых рыцарей через опасное ущелье Третьей реки. С ущелья Четвертой реки центурию из сотни рыцарей должен был повести в атаку центурион Ричард Фейн, а с ущелий Пятой и Шестой рек две другие центурии вели в бой родственные трибуны Томас Юрг и Нильс Дор. Таким образом, в безумном нападении на девственный оплот многовекового врага принимали участие один действующий и два бывших главнокомандующих Королевской рыцарской армией Парфагона, что выглядело еще одним неоспоримым преимуществом дерзкого и смелого плана.