Ее удивила прямота вопроса. За все время после трагедии никто, даже Доминик, не говорил с ней так откровенно. Все ходили вокруг нее на цыпочках, прибегали к эвфемизмам, недоговаривали, как будто если не касаться фактов, то они возьмут и испарятся. Другое дело Джез: он знал ее давным-давно. Они выкурили на пару свою первую сигарету, на пару выпили первую украденную банку сидра, ее первый поцелуй был с ним, а его с ней, много чего еще у них происходило впервые совместно – много такого, что осталось у нее в душе. Подобный уровень интимности рождал и привилегию – не размениваться на пустую болтовню, а сразу задать звонкую ноту, ухватить самую суть.
– Если бы я знала! – простонала она. – Сначала мне надо покончить с травмирующими воспоминаниями и с паническими атаками. Потом можно будет вернуться домой, к работе. Не знаю, сколько на это понадобится времени. Ну, и вишенка на всем этот дурно пахнущем торте: официально я теперь бездомная, потому что мой бывший выпер меня из моей квартиры. То есть технически она его, но все же…
Пип удивилась тому, как освежающе действует возможность высказать свои мысли, вместо того чтобы все замалчивать. Разговаривая с родителями, она подслащивала каждое слово. Они и так достаточно за нее переживали, чтобы усугублять их волнение своей откровенностью.
– Панические атаки – это тяжело? – спросил Джез. Он смотрел ей в глаза, как будто старался оценить по ее взгляду правдивость ее ответов.
– Тяжеловато, – призналась она. – Беда в непредсказуемости. Бывает, днями не накатывает, а потом вдруг отбрасывает туда, откуда все началось.
Джез кивал, как будто отлично ее понимал.
– Мой друг служил в Ираке. С ним все то же самое. Что бы мы ему ни вдалбливали – что, мол, война есть война, он делал свою работу, мало ли что бывает, – он никак не может побороть свое чувство вины. Говорят, должно пройти время. Хотя не знаю, насколько оно целительно.
Пип пожала плечами. Ей вдруг расхотелось думать о себе и о своих проблемах.
– Хватит про мою безнадегу! – взмолилась она, изображая улыбку. – Давай лучше о тебе. Что у тебя хорошего?
– Меньше, чем у тебя, – иронически ответил он. – Сама знаешь, я вкалываю на ферме. Мне нравится работать на воздухе. Была мысль поступить в универ, как все, – была и сплыла. Впрягся и тяну себе лямку.
Пип ощутила прилив чего-то похожего на ревность. Она отвергла Джеза, отвергла ту жизнь, которую он мог ей предложить, но мысль, что и он ее отверг, впилась ей в сердце и не отпускала.
– Я ее знаю? – спросила она в надежде на отрицательный ответ.
Джез покачал головой.
– Терезу? Вряд ли. Она менеджер в одном из самых больших отелей города. Она родом из Ипсвича.
– Вы уже назначили дату венчания? – осведомилась Пип беззаботным тоном, надеясь не выдать свое разочарование.
– Нет, все время откладываем. Никак не договоримся о том, чего хочется нам обоим. Ей подавай шик: цилиндры, все такое, я стою за скромность. Твой отец предлагает установить на ферме павильон, я признателен ему за предложение, но Тереза выступает за банкет в отеле. – Он пожал плечами. – Уверен, рано или поздно мы придем к согласию.
– Тоже уверена в этом, – закрыла тему Пип. Ей больше не хотелось слушать про Джеза и его счастье. – А теперь расскажи мне все, что знаешь, о Маунткаслах.
Джез прищурился, пристально на нее глядя.
– Объяснишь, зачем тебе это?
– И не подумаю! – выпалила она.
Он с досадой фыркнул.
– Ты всегда любила загадочность. В целом я знаю немногим больше, чем уже сказал. Жили-были в доме на набережной две сестры. Моя мать у них убиралась. Потом одна умерла – якобы в результате падения. Не уверен, которая; по слухам, одна столкнула другую с лестницы. Потом оставшаяся рассчитала мою мать – обвинила в том, что мать что-то у нее похитила, хотя это было неправдой. А может, наоборот – сначала было увольнение, потом падение… Это было давным-давно, задолго до нашего рождения, но мать не перестает это вспоминать. По ее словам, все знали, что она никогда ничего не брала, но все равно на ее репутации осталось пятно. Всякий раз, когда мы проходили мимо того дома, она заговаривала о том, как несправедливо с ней там обошлись.
– Ты помнишь этот дом? – спросила Пип с надеждой.
– Конечно, помню. Не прохожу мимо, не плюнув на порог. – У Пип отвалилась челюсть, но Джез широко улыбнулся. – Уже не буквально. Но в детстве мы с Джеком плевались на этот дом. Когда никто не видел, конечно. Вдруг та женщина – убийца? Не хватало попасться к ней в лапы! – Пип уже хихикала, и Джез, работая на аудиторию, продолжил: – Мы придумывали небылицы про то, что она ведьма. Глупости, конечно. Уверен, она ни в чем не виновата. Если она и вправду убила сестру, ее бы арестовала полиция и упекла в тюрьму.
– Ты так и не знаешь, которая из двух умерла? – спросила Пип.
Джез покачал головой.
– Вторая так и живет в этом доме?
– Насколько я знаю, да. Дом нисколько не изменился.
В глубине памяти Пип задребезжал звоночек.
– Кажется, я что-то помню про ведьму, – пробормотала она. – Дети бывают такими злыми! Как в истории с Бу Рэдли…
Джез непонимающе посмотрел на нее.