Тайна гибели адмирала Макарова

Про таких людей, как Савинков, принято говорить: не жизнь, а роман. Уточним все же: для романа как эпического произведения этот герой никак не подходит - мелковат, болтлив. А вот на уровень героя оперетты он как будто специально создавался. Пример? Пожалуйста: классическая оперетта прошлого века "Корневильские колокола", кокетливый граф исповедуется:

В моих скитаньях

Столько страданий

И испытаний,

Но и взамен,

Что приключений,

Что наслаждений

И перемен.

Да, таков и был Савинков в жизни - "герой", ни разу не выстреливший из пистолета, в ссылке побывал не дальше Вологды, да и то ненадолго, из тюрьмы в Севастополе, где ему должна быть уготована скорая виселица, как-то очень легко бежал; загримировавшись, посещал в Петербурге самые изысканные салоны и дорогущие рестораны; "писатель", сочинивший пару искусственных повестей, которые, однако, имели шумный успех; герой (уже без кавычек) многочисленных любовных приключений, но оставшийся "верным" своей супруге-еврейке, перечислять все приметы опереточного графа было бы долго и скучно.

Внешняя канва его жизни после разоблачения Азефа тоже весьма пестра. Бежал за границу, жил во Франции довольно безбедно, на досуге от заговорщических дел баловался беллетристикой. С началом мировой войны вступил в армию Франции, союзницы России в войне с Германией. Он всюду утверждал, и ему верили, что во французскую армию он пошел добровольцем, за ним эту версию повторяют авторы, о нем писавшие (хвалившие или бранившие его - все равно).

На самом деле было не совсем так. По соглашению российского правительства с французским все военнообязанные граждане России обязаны были подлежать мобилизации в армию союзной Франции. Савинков загодя узнал об этом и поспешил в "добровольцы", что давало немалые преимущества: под огонь он не попал, но два года занимался пропагандой "войны до победного конца" - в Париже заниматься этим было вполне безопасно...

Сразу после Февраля он оказался в Петербурге и получил назначение стал комиссаром Временного правительства при Ставке. Карьера его стремительно взлетала вверх - уже летом того же года он стал заместителем военного министра Керенского, а одновременно - доверенным лицом мятежного генерала Лавра Корнилова. Интриганская натура Савинкова не могла не сказаться, он запутался, попал впросак. Эсеровский ЦК тут же торжественно и всенародно (как и в случае с Азефом!) исключил его из партии.

Во время гражданской войны метания Савинкова были так разнообразны, что одно перечисление их заняло бы слишком много места. Итог тот же, эмиграция, на этот раз в соседнюю Польшу - самую, пожалуй, враждебную страну против Советской России (и России вообще). И тут началось самое для него страшное: авантюриста начали быстро забывать. Этого тщеславный Савинков пережить никак уж не мог. И тогда решился на новую авантюру оказалось, последнюю в своей жизни.

Чекисты действовали не так, как благопристойная российская полиция недавних времен: у той, бывшей, сыскался один Азеф, а у новой - легион Азефов. Таких и подпустили к Савинкову, даже подобрали для экзотики "чеченского князя". Задурили голову стареющему заговорщику, соблазнили, что в России его ждут не дождутся множество людей, готовых под его началом свергнуть большевиков. Перешел он советско-польскую границу, а тут "чеченский князь" со товарищи взял его под белы руки.

А дальше - посмешище и позор. Оказавшись в крепкой Лубянской тюрьме, Савинков раскис совсем. Начал каяться, выдал всех, кого только знал, умолял лишь оставить в живых.

Оставили. На суде бил себя кулаком в грудь, торжественно заявил, что признает Советскую власть. Помиловали. По-советски, конечно, то есть дали десять лет. Но в Сибирь не повезли, оставили в Москве, во внутренней тюрьме на Лубянке.

О последних днях Савинкова рассказываем со слов писателя Теодора Гладкова, много работавшего над историей советских спецслужб. Тому в страшной той тюрьме создали "двухкомнатную камеру", обставили ее как хороший гостиничный номер, даже любовницу очередную к нему допускали. Ну, и не такое бывало для особо важных узников, но Савинков и тут переплюнул всех: его даже выпускали из секретнейшей тюрьмы на волю, поразвлечься. Разумеется, не одного, а в сопровождении видного чекиста Григория Сыроежкина, отличавшегося огромным ростом и крепким сложением.

"Развлекались" они обычно неподалеку - в гостинице "Савой", выпивали и закусывали. Однажды Сыроежкин так перебрал, что не мог идти, сел на тротуар и склонил буйну голову. Щуплый Савинков, конечно, не смог поднять гиганта, пришлось ему звонить от швейцара на Лубянку и вызывать машину. По-видимому, это был единственный в криминальном мире случай такого рода...

Однако Савинков был ничтожен духом и вскоре снова это доказал. Стал у лубянских хозяев проситься на волю, обещая заняться для них чем угодно. Ну, это было уже слишком, о чем ему вежливо сказали. И тогда он поступил по давнему примеру Иуды-предателя: покончил с собой, выбросившись в пролет.