Не соответствует истине утверждение князя, что доктора отказались ехать, ссылаясь на проливной дождь, – ведь он уже давно кончился. И конечно же – то, что Васильчиков вернулся к месту дуэли, да еще вместе с Трубецким сидел у мертвого тела. Вообще, нужно сказать, что выполнение этой печальной миссии, кроме Глебова и Васильчикова, приписывали еще и Столыпину. Мы уже говорили о некоем анониме, скрывшимся за тремя «звездочками» – ***. Еще раз напомним, что его рассказ появился в печати уже после того, как были опубликованы материалы Васильчикова, описавшего свое, якобы имевшее место, печальное сидение около мертвого тела в наступившей темноте, при бушующей грозе, а также воспоминания Э. А. Шан-Гирей, где она тоже говорит о подобном сидении – но уже Глебова. Позаимствовать эти описания (придуманные, кстати сказать, авторами воспоминаний исключительно для драматизации ситуации) и приписать их Столыпину не составляло труда.
Да и о вздохе, который вырвался из груди Лермонтова, когда его перекладывали с места на место, Васильчиков мог услышать от Глебова, который, вполне вероятно, какое-то время действительно держал голову своего приятеля на коленях, думая, что тот жив. Кстати сказать, о том, что Лермонтов умер не сразу, говорили и некоторые из его современников, и кое-кто из нынешних медиков, анализировавших результаты врачебного осмотра тела. Прислуживавший Лермонтову Христофор Саникидзе, например, заявлял: «Не успели отъехать от места поединка и двух верст, как Лермонтов тут же по дороге и скончался, лежа на руках у меня». Но любой, прочитавший его воспоминания, сразу увидит тут лишь одну из множества выдумок, которыми грешит этот «мемуарист».
Что же касается смерти Лермонтова, то ординатор пятигорского военного госпиталя Барклай-де-Толли, производивший освидетельствование тела, отметил: «При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое легкие, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча, от которой раны поручик Лермонтов мгновенно на месте поединка помер». Здравый смысл говорит, что, получив такое ранение, Михаил Юрьевич умер если не мгновенно, то через несколько минут – от колоссальной потери крови.
Итак, спустя непродолжительное время – скорее всего, уже через несколько минут – после выстрела Мартынова на месте поединка остался лишь Глебов, державший на коленях голову погибшего поэта. У нас имеется весьма красочное описание происходившего, сделанное Эмилией Шан-Гирей: «Глебов рассказывал мне, какие мучительные часы провел он, оставшись один в лесу, сидя на траве под проливным дождем. Голова убитого поэта покоилась у него на коленях – темно, кони привязанные ржут, рвутся, бьют копытами о землю, молния и гром беспрерывно; необъяснимо страшно стало! И Глебов хотел осторожно спустить голову на шинель, но при этом движении Лермонтов судорожно зевнул. Глебов остался недвижим и так пробыл, пока приехали дрожки, на которых и привезли бедного Лермонтова на его квартиру».
Сейчас трудно сказать, чья неуемная фантазия нарисовала столь живописную и трагическую картину – Эмилии Александровны или самого Глебова, желавшего порисоваться своими чувствами перед «Розой Кавказа». У многих, писавших впоследствии о дуэли Лермонтова с Мартыновым, эта картина нашла отклик, и потому мы встречаемся с подобным нагнетанием страстей чуть ли не в каждом втором материале. Увы, ничего общего с действительностью она не имеет. О дожде, который перестал лить, мы уже говорили. Гром, может быть, еще погромыхивал, но, скорее всего, в отдалении – гроза уходила. Что касается «коней», то представляла их одна-единственная лошаденка, запряженная в дрожки и едва ли способная создать столь пугающую обстановку. Теперь относительно темноты: всякий, побывавший летом в Пятигорске, может убедиться, что в июле полная темнота наступает никак не раньше девяти часов вечера, а дуэль происходила, как известно, около шести.
Кто-то скажет, что Глебов, мол, провел у тела поэта, по словам Эмилии, «мучительные часы» и, стало быть, все же досидел до наступления темноты. Это – тоже фантазия! Как и всё, что сопровождает рассказы о последующей доставке убитого поэта с места дуэли на его квартиру. По разным версиям, в перевозке тела участвовало до десятка разных людей – тут и Васильчиков, и Столыпин, и живший по соседству полковник Зельмиц, и слуги Лермонтова, Мартынова, поручика Раевского, и прислуживавший Лермонтову грузин Саникидзе. И даже «биржевой извозчик», якобы вернувшийся с полдороги, потому что «колеса вязнут, ехать невозможно».