Откуда такая патологическая ненависть к человеку, которого, по словам самого же Эрастова, он видел всего один раз, да и то мельком? Думается, немаловажную роль тут сыграло происхождение будущего священника. Сын деревенского дьякона, с трудом добившийся священнического сана, он вдруг оказался в вечно праздничной обстановке курорта. Ежедневно, особенно к вечеру, город наполнялся нарядной гуляющей публикой, среди которой выделялись блестящие гвардейские офицеры в ярких мундирах, непринужденно любезничавшие с приезжими и местными дамами.
Дамы, по его собственному признанию, очень волновали молодого человека. И потому в его отношении к приезжим офицерам явно преобладала зависть скромного, небогатого начинающего священника к блестящим сверстникам – баловням судьбы, которым доступны все радости жизни. И, надо полагать, узнав, что среди них особенно выделялся некий Лермонтов, отец Василий, даже не зная его, ощутил особую неприязнь к этому столичному счастливчику. Она многократно усилилась после греховного, с точки зрения ортодокса-священника, поступка – участия в дуэли, на которой он погиб.
Движимый злобой и завистью, Эрастов тут же написал кляузу на своего коллегу и в дальнейшем очень дурно отзывался о погибшем поэте. Даже через полвека после дуэли он говорил И. И. Дроздову, сыну известного пятигорского медика: «Лермонтов был злой, дрянной человек и погиб смертью, причисленной законом к самоубийству». Словом, «смиренный маленький попик», как Эрастов сам себя характеризует, постарался отомстить великому поэту.
В непосредственной близости к будущей усадьбе Эрастова расположен заповедный Лермонтовский квартал, в центре которого находится маленький домик под камышовой крышей – последний приют поэта. О его хозяине – немного позже, пока же – о других строениях.
В северо-восточном углу квартала стоит двухэтажный дом, который построил коллежский асессор Василий Уманов в начале 20-х годов. Летом 1841 года в нем жили однополчане Лермонтова – А. И. Арнольди, по Гродненскому гусарскому полку, и А. Ф. Тиран, по лейб-гвардии Гусарскому. Лермонтов не раз приходил туда – и в гости к приятелям, и для того, чтобы послушать игру на фортепиано также квартировавшей в просторном доме Уманова Александры Филипповны Бетаки – дочери плац-майора Унтилова и супруги пятигорского полицмейстера. Незадолго до дуэли, уезжая в Железноводск, Лермонтов подъехал к окну, около которого рисовал Арнольди, и простился с приятелем.
Заканчивая наш поиск домовладельцев Пятигорска, связанных с Лермонтовым и его окружением, отметим еще нескольких хозяев усадеб, расположенных в непосредственной близости к заповедному кварталу. Прямо напротив эрастовской усадьбы, на углу Большой Средней и Верхнего переулка (ныне ул. Карла Маркса и ул. Буачидзе), стоял домик «девицы Стенковской», где снимали квартиру Екатерина Быховец и ее родственница Обыденная.
Выше, по улице Большой Средней, находилось домовладение чиновницы Ильиной – в нем, по свидетельству А. Арнольди, поселились жена генерала Орлова и ее хорошенькие сестры – Ида и Поликсена Мусины-Пушкины, с которыми связаны встречи Лермонтова в последние дни пред дуэлью. К сожалению, неизвестно, где квартировали другие знакомые Лермонтова – юнкер Бенкендорф, поэт Дмитриевский. Но ясно, что жили они где-то поблизости, поскольку постоянно бывали у Верзилиных.
Рядом с маленьким домиком, где летом 1841 года Лермонтов снимал квартиру, на той же усадьбе стоит еще один дом, выходящий фасадом на улицу. В нем жил со своей семьей домовладелец Василий Иванович Чилаев (1798–1873). Он интересен нам как человек, волею судьбы оказавшийся довольно близко связанным с Лермонтовым и его окружением. Понимая, в отличие от других пятигорских обывателей, значение личности своего постояльца, Василий Иванович собирал все имеющее к нему отношение – данные о жизни в то последнее лето, стихотворные экспромты, им написанные, вещи, оставшиеся после гибели. Сумел раздобыть даже документы, касавшиеся приезда Лермонтова в Пятигорск и судного дела о дуэли. Все это бережно хранил почти тридцать лет и, в конце концов, передал писавшему биографию поэта П. К. Мартьянову.
Все ли, связанное с уважаемым Василием Ивановичем, нам ясно? Увы, далеко не все! Так, в одном из современных документов его называют «офицером Кабардинского егерского полка», а в «Высочайшем приказе» об очередном назначении указано «состоящий по кавалерии капитан Чилаев». Мы знаем, что капитанами кавалеристы могли быть только в драгунских полках – в остальных вместо капитанов были ротмистры. А драгунский полк на Кавказе имелся лишь один – Нижегородский. Стало быть, Чилаев служил в его рядах. Это, кстати, вполне согласуется с указанием в одной из биографических справок, что он воевал под командой А. Чавчавадзе, который в течение нескольких лет возглавлял знаменитый полк.