Тайна голландских изразцов

– Свои в это время еще досыпают, – недовольно произнесла Ева, но дверь открыла.

– Привет, – сказал Андрей, глядя на сутулую фигурку с небрежно зачесанными назад сальными волосами. – Прости.

– За что? – над темными очками показалась удивленно приподнятая бровь.

– А вот за это. – Андрей сдернул очки с тонкого носа.

– Ой! – Ева быстро прикрыла ладонями глаза. Но было поздно.

– Так я и думал. – Андрей удовлетворенно кивнул. – Покалякаем?

Ева мрачно посторонилась, пропуская их внутрь. Андрей на секунду замер: может, сразу отвезти на допрос? Но передумал: пусть этим займется сержант – и ему в радость, и Андрею – экономия времени (следующий рейс на Москву был через три часа, и он надеялся на этот раз таки оказаться на борту аэрофлотовского самолета).

Ева же прошла в комнату и села, подобрав под себя ноги, на так и не застеленную со вчерашнего дня тахту. Подняла глаза на Андрея – они у нее оказались вполне выразительными: серыми и очень неглупыми.

– Как вы поняли? – тихо спросила она.

– Вот. – Он показал на стул, опрокинутый им вчера. – Слепые организовывают свое пространство таким образом, чтобы ни на что не натыкаться. Но тебе, казалось, было все равно, что стул стоял по дороге к твоей пачке сигарет и форточке. Плюс – твои руки.

Ева вытянула вперед кисти, оглядела с отстраненным любопытством:

– А что в них не так?

– У тебя шрамы – только от ожогов. Но ты же недавно стала слепой, да и живешь одна… Получается, должны быть и синяки, и следы порезов. А их нет.

Ева хмыкнула. Медленно, не без грации встала, сама взяла сигареты, молча предложила Андрею и подпиравшему стенку сержанту. Оба отрицательно помотали головами.

– И еще, – Андрей дотронулся до кожи на виске, – когда ты села на диван вчера, повернувшись к окну, у тебя чуть дернулась кожа… вот здесь, у глаза. Была б ты слепой, мускулы бы не сократились, реагируя на свет.

Ева затянулась, усмехнувшись:

– Не повезло. Напала на столичного шпика. Наши-то, местные, всю историю скушали, не подавились.

– Ну, это, положим… – заступился за своих сержант, но Ева и бровью не повела.

– Мой коллега, – с нажимом поддержал честь мундира Андрей, – указал мне вчера на то, что ваши родители служат в мэрии. Значит, имеют связи. Не так сложно подкупить окулиста и выписать липовое свидетельство. Особенно над созданием мизансцены «внезапно ослепшая дочь» они не работали – были уверены, что и так сойдет. Очки, белая трость – вот и весь антураж. Даже не предложили переехать к ним, что было бы естественно, ослепни ты на самом деле. Но я не мог понять, зачем это все, поэтому попросил сержанта Котова поднять дела по поджогам за последние месяцы. И вот что выяснилось: в твоем районе было взорвано пять машин. Все автомобили старые, так что никто особенно шума не поднимал. Но случилась неприятность: рядом с последней машиной проходила Астафьева Варвара Григорьевна восьмидесяти лет – старушка вечерами привыкла кормить местных бродячих кошек. И от взрыва кроме множества мелких ранений получила инфаркт. Скончалась на месте. Это грозило тебе уже не только штрафом или парой показательных дней в камере. Это, Ева, уже убийство, хоть и непреднамеренное. Тут можно огрести приличный срок, учитывая, что ты со своими пироманскими шалостями стоишь на учете лет с пятнадцати. Вот тут-то и пришлась кстати слепота: зрячая ты вполне могла организовать этот взрыв, но слепая – уже нет, верно? Поэтому в твоем направлении и копать не стали.

Ева пожала плечами, но промолчала.

– Быть слепой оказалось очень удобным. Можно без опасений предаваться своему хобби. Можно даже напустить еще больше туману, «оживив» бывшего жениха и маньяка. Пусть гоняются за покойником и не трогают бедного инвалида по зрению.

Ева отвела глаза, а Андрей кивнул уже своим мыслям. Несмотря на полный восхищения взгляд сержанта, он чувствовал себя круглым идиотом.

– Забирай ее, – сказал он, на прощание пожав руку Котову. – Я на такси до аэропорта доберусь.

И, больше не взглянув на Еву, вышел из квартиры.

Маша

Маша возвращалась усталая, но довольная после очередного дня, проведенного в архиве. Она накопала адрес того единственного дома, что не продал Менакен, прежде чем навсегда исчезнуть в неизвестном направлении. Завтра, говорила она себе, открывая тяжелым ключом дверь в свой номер, она поедет в Брюгге. И то давно пора – жемчужина, как говорят, европейской архитектуры. Именно Брюгге, а вовсе не Питер называют у них тут Северной Венецией. Маша щелкнула выключателем и – замерла на пороге. Что за черт?!