Тайна «Голубого поезда». Трагедия в трех актах

– И что же это за теория, доктор? – спросил мистер Саттерсуэйт.

– Она заключается в том, что события приходят к людям, но не люди – к событиям. Почему одни люди ведут интересную жизнь, а другие скучную? Зависит ли это от их окружения? Вовсе нет. Человек отправляется на край света, и с ним ничего не случается. За неделю до его приезда там происходит массовая резня, на следующий день после отъезда – землетрясение, а корабль, на который он опаздывает, терпит крушение. А другой человек живет, скажем, в Белхэме[66], каждый день ездит в Сити, и с ним происходят всевозможные приключения. Он общается с шантажистами, знакомится с красивыми девушками, вступает в контакт с бандитами на мотоциклах… Есть люди, которых преследуют несчастья, – даже когда они плавают на лодке по искусственному озеру, с ними что-нибудь случается. Точно так же людям, подобным Эркюлю Пуаро, не приходится искать преступление – оно приходит к ним само.

– В таком случае очень хорошо, что мисс Милрэй присоединится к нам и за столом будет не тринадцать человек.

– Если тебе так хочется, Толли, – произнес сэр Чарльз снисходительным тоном, – можешь организовать убийство. Одно условие – я не буду трупом.

Все трое дружно рассмеялись и пошли в дом.

Глава 2 Инцидент, произошедший перед ужином

Больше всего в жизни мистера Саттерсуэйта интересовали люди. В большей степени женщины, нежели мужчины. Для настоящего мужчины он слишком много знал о женщинах. Было в его натуре нечто такое, что позволяло ему заглянуть в женскую душу. Женщины всегда доверяли ему, но никогда не воспринимали его всерьез. Порой он испытывал по этому поводу чувство горечи. Ему казалось, что он наблюдает за разворачивающимся действием из партера, вместо того чтобы принимать в нем участие. Но, вообще-то, роль зрителя ему очень подходила.

Этим вечером, сидя в просторной комнате с окнами на террасу, искусно отделанной таким образом, что она напоминала каюту класса люкс, мистер Саттерсуэйт рассматривал волосы Синтии Дейкрс. Они имели необычный зеленовато-бронзовый оттенок – позаимствованный, по его мнению, в Париже, – создававший довольно приятный зрительный эффект. Получить представление о том, как выглядит миссис Дейкрс в реальности, было невозможно. Это была высокая женщина с фигурой, идеально подогнанной под требования сегодняшнего дня. Ее шею и руки покрывал загар – естественный или искусственный, понять было трудно. Зеленовато-бронзовые волосы были искусно уложены в модную прическу, подвластную лишь лучшему парикмахеру Лондона. Выщипанные брови, накрашенные тушью ресницы и изысканный макияж с неестественно, но изящно изогнутыми полосками губной помады удачно подчеркивали совершенство вечернего платья синего цвета весьма необычного оттенка, на вид очень просто скроенного (хотя это было совсем не так) и сшитого из необычного материала – тусклого, но со скрытым блеском.

– Интересная женщина, – сказал мистер Саттерсуэйт, окидывая ее одобрительным взглядом. – Хотелось бы узнать, что она представляет собой в действительности.

На сей раз он имел в виду не внешность, а внутреннее содержание.

Говорила она, манерно растягивая слова.

– Дорогая моя, это было невозможно. Я имею в виду, любая вещь может быть либо возможной, либо невозможной. Это было невозможно. Это было просто пронзительно.

В обиходе появилось новое слово – все теперь было «пронзительно».

Сэр Чарльз энергично взбалтывал коктейли, одновременно беседуя с Анджелой Сатклифф – седовласой женщиной с озорным изгибом губ и красивыми глазами.

Дейкрс общался с Бартоломью Стрейнджем.

– Всем известно, в чем проблема со старым Ледисборном. Вся конюшня знает это.

Он говорил высоким, резким голосом – низкорослый рыжеволосый мужчина, похожий на лиса, с коротко стриженными усами и бегающими глазками.

Рядом с мистером Саттерсуэйтом сидела мисс Уиллс, чья пьеса «Одностороннее движение» была признана одной из самых умных и смелых постановок, представленных на суд зрителей в Лондоне за последние годы. Это была высокая, стройная женщина с выдающимся подбородком и плохо завитыми светлыми волосами. Она носила пенсне, была одета в мягкое платье из зеленого шифона и говорила довольно неразборчиво, тонким голосом.

– Я ездила на юг Франции, – рассказывала она, – но мне там не очень понравилось. Чувствовала я себя как-то неуютно. Но, конечно, эта поездка была очень полезна для меня – в профессиональном плане.

Бедняжка, подумал мистер Саттерсуэйт. Успех лишил ее духовного пристанища – пансиона в Борнмуте, где ей наверняка хотелось бы находиться. Его всегда поражало несоответствие между авторами и их произведениями. В мисс Уиллс не было ни малейшего проблеска той «светской» утонченности, которую придавала своим пьесам Энтони Астор. Однако, приглядевшись к ней внимательнее, он увидел, что ее бледно-голубые глаза за стеклами пенсне светятся необычайным умом. Они оценивающе смотрели на него, и под их взглядом он испытал легкое смущение. У него возникло ощущение, будто мисс Уиллс тщательно изучает его.