Тайна и ложь

Ёнчжун и Ёну сидят на краю освещенного солнцем деревянного настила террасы перед входом в комнаты дома старшего дяди. Они болтают ногами, не доставая до камней, уложенных под настилом. Ёнчжун, немного повернув голову в сторону Ёну, о чем-то рассказывает, сдерживая смех. Рассказ интересный, поэтому Ёну иногда запрокидывает голову и так громко смеется, что можно увидеть язычок в глубине рта. Но вдруг, неизвестно почему, конец рассказа Ёнчжуна приводит Ёну в ярость. Его лицо становится все красней, и он наконец наступает на камень, встает и бьет брата по ногам. Они оба спускаются и встают во дворе, сжимая кулаки и пристально глядя друг на друга. Неожиданно Ёну опускает руки и просто стоит, тяжело дыша. Затем молча поворачивается и идет к воротам. Звуки его шагов постепенно отдаляются, Ёнчжун бросается вдогонку за ним, но Ёну уже исчезает на другой стороне дамбы, в том месте, где предрассветное небо окрасилось в красный цвет. «Ёну!» — зовет Ёнчжун, но тот не оглядывается. Так и уходит навсегда. И в ту самую секунду, когда фигура брата исчезает за горизонтом, перед взором Ёнчжуна встают неровные горные вершины.

Ёнчжун впервые увидел этот сон в детстве, во сне ему было столько же лет, сколько и в жизни. Этот же сон снился ему несколько раз, когда он стал взрослым. Первый раз, проснувшись и переживая только что увиденное, он подумал, вспоминая свои поступки, что надо бы лучше относиться к Ёну. Но время шло, и постепенно этот сон стал неприятен ему. В нем не он бросает младшего брата, а Ёну бросает его, и это не могло улучшить настроение. Повзрослев, он размышлял, вследствие каких функций мозга детский сон, запечатлевшийся в памяти как на фотопленке, потом повторяется снова, но вскоре ему надоело, и он перестал об этом думать. Но он не знал, что этот сон ему придется увидеть еще раз.

Он старался отстраниться от обыденной жизни, но запретить себе видеть сон он не мог. «С трудом, без посторонней помощи идти по жизни — вот ваша судьба, — вспомнился ему гадальщик-предсказатель. — Сколько бы жара ни было внутри, он бесполезен, если у вас нет металла, который надо раскалить. Огонь не может вырваться наружу. Он спрятан глубоко внутри, и чтобы его выманить, нужно изменить судьбу, добавить в нее золото». Эти слова Ёнчжун вспомнил с острой горечью. Даже если огонь вырвется наружу, после золотистой искусственной вспышки останется лишь пепел. Ёнчжун не мог не помнить о том огне ложной страсти, на котором он сжигал себя, как не мог забыть, что началось это с утомленного костра, разведенного работавшими в отцовском доме мужчинами, продолжилось другим костром, горевшим на автобусной остановке на берегу моря, холодным утром, когда он расстался с ушедшей вперед женщиной, и закончилось лживостью, тоской и жаром, идущими от урны с теплым отцовским пеплом.

Как всегда, Ёнчжун проснулся в ночной темноте и одиночестве, думая о людях, находившихся рядом в переломные моменты его жизни. В его памяти они всегда возникали вместе с какой-нибудь тайной или ложью.

СОН О ТРЕХ ВОРОТАХ

1

Об этом убийстве в поселке К. уже не помнит никто. Все, кто мог про него что-то рассказать, сами давно исчезли. Одного мобилизовали японцы, и он погиб где-то далеко на фронте, защищая чужую страну. Другой пал в гражданской войне, командуя правительственным отрядом самообороны. Третий оказался в партизанском отряде и, обмороженный, умер в лесу от голода. Те же, кто выжил, перенес войну, не справились со временем и скончались просто от старости.

Кроме этих немногих — горячих, нетерпеливых, молодых парней — жители К. даже не подозревали об убийстве. В протоколах японской полиции говорилось лишь о пожаре, причину которого так и не установили. Японцев не интересовала личность погибшего: они написали о случайной смерти бродяги.

Если бы у жертвы были потомки, которые занялись бы поисками пропавшего без вести родственника, то давнее дело о сгоревшем человеке вызвало бы у них подозрение, и они обязательно заинтересовались бы любой информацией. Прежде всего, они обратили бы внимание на старую газетную статью.

«Двадцать учащихся школы высшей ступени поселка К., задержанные за подготовку „демонстрации двухсот“[25], были арестованы и посажены в тюремную камеру, где уже находился некий Л. — человек, ранее служивший помощником полицейского в японской полиции, но обвиненный в мошенничестве и заключенный под стражу. Л., назвавшись социалистом, ловко воспользовался своим положением, выведал списки людей, агитировавших за очередное студенческое выступление, а также имена бывших участников студенческого движения, после чего выдал всех агенту того же полицейского управления, поэтому повсеместно, и на востоке, и на западе, выросла агентурная сеть, в результате чего в районах Сеула были арестованы все ранее освободившиеся из тюрем молодые люди, и даже те, кто успел уехать на родину, оказались в заключении; этому делу неожиданно придали большое значение».