Тайна исповеди

Дай Бог всякому такое послесловие — да к тому ж ко вполне продолжительной, полезной для страны и, несмотря на это, веселой жизни.

… Дня через три после возвращения деда, инвалида войны, с Урала, еда и деньги кончились, так что настало время ехать на менку. Собрали всё, что оставалось еще из пожитков. Большие надежды возлагались на отрез ситца — начальник ОРСа выдал его фронтовику-инвалиду, помог.

И вот дед с женой и свояченицей Настей поехал в село возле станции Пятихатки. Харчей за привезенное ими барахло дали так мало, что деду пришлось отдать еще и бритву; это было очень досадно. Но и это не спасло ситуацию. Тогда он снял с себя гимнастерку и отдал ее за ведро кукурузы. Остался в бушлате на голое тело.

В том селе, где происходила менка, они задержались. Чтоб подзаработать. Остановились у одной молодой хозяйки. Женщины копали огород, а дед сидел в хате и лущил кукурузу — выдирал зерна из кочанов. В уплату они получили сколько-то этой самой кукурузы, а еще — картошки и пшеницы. С этими харчами, что наменяли и заработали, они на телеге, запряженной хозяйкиными — та сжалилась над инвалидом — коровами, доехали до станции. А там им посчастливилось залезть в товарный вагон — как раз эшелон порожняка отправлялся в Донецк за углем.

И вот они дома! С харчами! В хозяйстве была железная терка, так вот на ней перемалывали пшеницу, два раза, из этой муки пекли хлеб — и несли на базар, а там он был нарасхват.

Потом, когда после немцев жизнь наладилась, всем выдали хлебные карточки. И зажили они!

А если б дед не пришел с войны, что б было с семьей? Немцы чудом не убили его тогда под Питером! Не порвали на куски миной какой-нибудь… Ну что, спасибо надо сказать, наверно, за это, а?

Я когда слушал такое, мне представлялось, что мой старик-отец, который дожил чуть не до 80 лет — это не отец мне, а как бы я сам. Ну вот по той же моей мысленной конструкции, что я — это мой дед. Там всё запутанно, в моих мыслях. Мой отец — это иногда был как бы я сам, а иногда — мой ребенок, малый, голодный, беззащитный. И это выглядит так, что я не могу и не смогу никогда накормить его и защитить. Что такое ад, вот можно понять из тех рассказов и из моих бесполезных, задним числом, мучений. Бесполезных, но сильных и страстных. Там были уместны даже слезы. В начале 90-х, когда моя жизнь в который уже раз дала трещину, я задумался: а если нечем будет кормить детей? Что тогда? Я прислушался к себе и понял: если совсем край, пойду в банду. И там буду даже и убивать людей. Ради денег. Хотя — если уж убивать, превращать красавцев в холодные, как змея, трупы, — то какая разница, чего ради ты идешь на это? Убивать — оно и есть убивать… Всё, что кроме — это уже несущественные детали.

Глава 31. Parteigenosse

Это было чудо — что я мог общаться с ветераном вермахта, с партийцем, это как машина времени, фантастика. Мы много говорили, под водку. Я спрашивал, а он легко отвечал. Старикам приятно, когда кому-то интересна их жизнь. На обочине которой они сидят без дела.

Вкратце жизнь «моего» немца, гражданского тестя, шла вот как.

Райнер родился в 1927 году, в маленьком городке в глубокой провинции. Жила семья крайне бедно. Это мы всё знаем из учебников: немцев загнали в угол после Первой мировой. Мы помним рассказы про тощих бледных детей, которые мечтали поесть досыта, — вот Райнер сам и был таким дитем. Эти послевоенные, после Первой мировой, мальцы, изнуренные голодом и беспросветной нищетой, после подросли — и легко пошли на войну. Ну а че, все равно подыхать, никаких же перспектив. В этом нет никакой интриги, мы все знаем, что было дальше со страной, с немцами, с евреями и прочими.

Мать его была надомницей, шила в их хибаре рубашки, напевая при этом песни и покуривая. Когда не на что было купить сигарет, настроение у нее портилось. Чуть заводилась копейка — сразу гнала пацана за табаком.

Как конкретно они жили? Райнер помнит те цены! Мешок картошки — 3 рейхсмарки. Кило мяса — 3,30. Апельсин — 10 пфеннигов. Квартплата за месяц — 25. При том что каменщик или маляр получал за 48-часовую рабочую неделю 20–25 марок. А пособие безработного, на семью из трех человек — 12–14 марок, в неделю.

Последнее касалось отчима, который большей частью сидел без работы.

Как-то Райнер поехал с ним к его родне на пару дней (так-то многие ездили семьями куда-то на отдых, а он вот прежде — никуда) и там впервые в жизни попробовал роскошное блюдо, которого дома никогда не готовили. И что же это был за деликатес? А томатный суп. Помидоры тогда были дико дороги, он даже не помнит сколько — это была лишняя информация.

Запомнились походы в магазин колониальных товаров. Мыло, табак, керосин, кислая капуста, шоколад, уксус, кофе, изюм и — вот что точно из дальних экзотических стран — перец.

Машин в городке было мало, товары развозили на лошадях. Или на тележке, запряженной парой догов. А то и вовсе на ручных тачках.