Тайна исповеди

Ну вот идут солдаты, строем, и девки высунулись из окон посмотреть на парней в красивой форме. А как иначе?

Весна, тепло, погодка шепчет, все мысли про интим… Живые ж люди! Ну и дальше припев, с таким бодрящим уже пьяным началом:

Ei warum? Ei darum!

Ei warum? Ei darum!

И всякие варианты продолжения припева, из которых мне ближе был такой:

Ein Blums wenn der Pundra Sapundrassasa!

Не исключаю, что это может что-то да значить, а для меня это просто эх смешной набор звуков.

И следовало припев повторить, еще раз проорать дурным голосом. Эх, как мы весело жили! Ну да, всякое бывало, и такое тоже.

После, конечно, выпить-закусить, не сразу ж кидаться друг другу в объятия, в самом деле:

Eine Flasche Rotwein

Und ein Stuckchen Braten

Schenken die Madchen

Ihren Soldaten.

Некоторые пели не про Flasche, а про Schluckchen, но что солдату глоток! Ему всё ж бутылку предпочтительней получить на руки.

Песня веселая, заводная, и в этом легком настроении теряется печальная концовка: когда солдаты возвращаются с войны — там из текста видно, что они едут на родину из-за границы, ну не на учения же они туда мотались, не в отпуск, в самом деле! — их невесты уже повыскакивали замуж, в тылу. В самом деле, веселиться же надо, с толком проводить жизнь, дышать полной грудью, а не скучать одиноко. В нашем быту та же тема звучала тоскливо: «Девчонки, их подруги, все замужем давно…»

Народ простодушно ругает эту песню как фашистскую, в ГДР ее боялись даже по большой пьянке затянуть. Да, действительно, при Третьем рейхе ее исполняли особенно часто и с большой любовью — даром что сочинена-то она в позапрошлом веке! Еще до Первой мировой ее распевали за милую душу. В самом деле, мало ли где немцы успели побывать и повоевать! Любят они это дело… С другой стороны, та же Марлен Дитрих, вся напрочь американская, любила это вот про Soldaten затянуть.

Была и еще одна тсенька, ее тоже многие держат за фашистскую, хотя в ходу она еще с Первой мировой. Какую войну ни возьми, всё одно невесело. Сочинил ту песню солдатик, который нудился в берлинских казармах перед отправкой аж на Восточный фронт. И, чтоб разогнать печаль-тоску — ох не все возвращались из России! — рекрут гулял с девчонками, с двумя, но не одновременно, а чередуя их. А че, однова живем. Одну, дочку бакалейщика (время было голодное, так что знакомство престижное), звали Лили, а другую — Марлен, она была медсестра. В песне солдатик обращается к обеим, называет их по именам. Но, чтоб соблюсти приличия и расширить аудиторию, он соединяет этих двух — в одну, и нам не совсем понятно, то ли это имя и фамилия, то ли двойное имя. Лили-Марлен — как-то так.

Текст вполне рвет сердце, почему ж нет:

Vor der Kaserne, vor dem großen Tor

Steht 'ne Laterne und steht sie noch davor.

Dort wollen wir uns wiedersehen,

Bei der Laterne woll'n wir stehen,

Wie einst Lili Marleen;

Wie einst Lili Marleen.

Переводить это вообще нет смысла. Да и зачем? Что тут непонятного? Солдат с подружкой никак не могут расстаться, расцепиться у КПП перед входом в расположение части, ему скоро на фронт — что тут еще сказать? Что добавить? Слов не надо. Крепкий, короче, текст. И там, в последнем куплете, есть оборот, который хорошо перевести никому не удалось, иноязычные версии песни все плохи:

Hebt sich wie im Traume dein verliebter Mund.

Влюбленный рот! Сильно сказано. Опережая свое время? Предугадывая Монику Левински? Не сказать. Еще ранний Бёлль писал про минет в среде подростков, причем там девица брала с ребят деньги.

Песенка пошла-поехала, и в 1939-м, с началом новой войны и с объявлением мобилизации, продался аж миллион пластинок. Хотелось людям насладиться мирными восторгами любви — может быть, напоследок, на посошок. «Только две только две зимы, только две только две весны… Идет солдат по городу…» И, может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной, как говорил один поэт… Солдатики со всех фронтов писали на радио и умоляли — ну, передайте же для нас любимую песню! Передавали, но поначалу очень редко, а бойцам хотелось большего. И тогда старый лис Роммель, которого личный состав замучил своим нытьем, попросил передавать «Лили-Марлен» регулярно, и к генералу прислушались. «Солдатское радио Белграда» стало ее давать в эфир каждый вечер, за пять минут до отбоя — в 21:55. Самое смешное, что с легкой руки Роммеля песенку полюбили и даже стали ее напевать, причем на немецком — англичане, которые тоже воевали в Африке! И тоже могли ловить эту немецкую радиоволну в 1941-м. От греха подальше и патриотизма ради «Лили-Марлен» все-таки перевели на English.

GI's тоже полюбили песню, причем они так поняли, что это про единственную известную им Марлен — красавицу Дитрих, которая блистала в Голливуде, сбежав от фюрера.

Всего же песню перевели на 48 языков, включая, как ни странно, иврит — и даже латынь. Бойцы Цахала вполне могли ее исполнять на родном языке — в отличие от, допустим, римских легионеров.