Тайна исповеди

Кто-то кинулся выполнять указание. Но Волощук выхватил гранату, поднял над головой — и все разбежались. На следующий день вызвали попа, стали разбираться с ним… Сергий не испугался и извиняться не стал. Он человек боевой — в империалистическую войну был на фронте, в 1915 году приезжал в отпуск, помню, на нем был стихарь защитного цвета. А что Волощук? Проявил невыдержанность и применил телесное наказание, причем грубое. Высек Сергия! Батюшка три дня лежал, стонал, а дальше это привело к смертельному исходу. Умер и еще один наказанный — кулак Герасим.

Волощука вызвали в уезд и строго с него спросили:

— Зачем же ты вот так?

— Как — так?

— Ну, принародно. Это неправильно.

Волощук — он был не особенно грамотный, а то бы такого не сделал. Тогда вообще командиры и комиссары малограмотные были. Знали, что надо за революцию, а спроси их про идеи, про тактику — ничего сказать не могут… Но по сути Волощук правильно всыпал попу, мы не жалели его — а он нас как лупил в школе? Но вот так вышло — смелый поп погиб не на фронте, а в тылу…

Но Волощук же хотел как лучше! Порядок наводил. Такой пример. Один партизан зашел к моему дядьке, тот пасеку держал, и потребовал меду. Дядька пожаловался Волощуку. Тот вызвал виновника и выпорол — ну а какие он еще знал взыскания? Бил так, что наказанный лежал с месяц, не мог подняться. Но выжил. А из отряда его выгнали — за мародерство.

Ну а ревком тогда таки выбрали. Председателем поставили Ткаченко, за его братом тетка моя была. Он бедовый такой! Но и противный. После комиссаром был… Про выборы мы понимали, только у нас раньше был не предревкома, а — атаман. Как-то мы атаманом выбрали Никитина Андрея, он был боевой, знающий. Но недолго атаманствовал. Как-то по пьянке заспорил он с местным, который как раз вернулся с войны — и тот его застрелил из маузера. Бывает… Все ж нервные.

Когда был военный коммунизм, я служил в комсомоле — секретарем волостного комитета. Поручения были разные. Организации создавали в селах. Пудра для девок не разрешалась, нормальный вид чтоб имели. Мы за этим следили. К сбору оружия комсомол привлекали. Как-то послали нас с одним товарищем в глухое село. А как же оружие выявить? Обыски, что ли, проводить? Поехали мы после рождества, на Водосвятие. Был такой обычай в этот праздник: голубей пускать — и стрелять по ним. И как пошла пальба кругом! На другой день объявляем: в течение двух суток сдать все оружие и патроны. Утром слышу — стрельба? Я выскочил на улицу сразу. Смотрю — местный из австрийской винтовки палит не целясь никуда.

— Ты что делаешь?

— Да несу ж сдавать, так хоть постреляю.

— Ну, стреляй, черт с тобой!

Потом слышу — в других дворах стреляют. Бричку полную набрали мы оружия: и винтовки, и гранаты, и пистолеты, и штыки. Глухое село в лесу, а мы вдвоем, безо всяких! Почему они нас слушались? Зачем нас боялись? Непонятно…

Посылали комсомольцев и в разведку, выяснить, кто бандит, кто нет и какая обстановка. Раз отправили нас в село на сахарный завод, вроде работать поступать. Документов тогда не требовали, да их и не было ни у кого. А там — банда. Лошадям насылали не только овса, но и сахару. Я увидел тогда Марусю-атаманшу. Галифе на ней, синий френчик подпоясанный, кубанка с красным верхом. Шашка, пистолет. Мы посмотрели, узнали, в чем дело… Но Марусю тогда не взяли. После ее в Крыму белые взяли в плен и казнили — то ли повесили, то ли расстреляли. Это была серьезная дама, идейная анархистка. Сам Махно ее уважал. До войны жила во Франции, училась в Париже.

Хлеб мы ездили забирать по разверстке. Денег не платили ни за что, давали записку — расплачиваться будем потом. Крестьян тогда обижали здорово… Часто приходилось сопровождать обозы с хлебом на станцию. Комсомольцы — с винтовками, в лесах же — банды… Жестоко расправлялись бандиты с продотрядами, которые были посланы от рабочих заводов и шахт на хлебозаготовку. Разрезали животы продотрядовцам, насыпали ячменя или пшеницы и оставляли на мучительную смерть — или отрезывали пилой головы.

В селе Хухра вблизи Ахтырки бандиты отрубили головы семи продкомиссарам и насадили на колья для устрашения.

Тяжелая была жизнь. Соли не было нигде. В Крыму же белые. Пуд сахара за стакан соли отдавали! Кабаны ходили по селам здоровенные, их не резали: соли-то нет. Спичек не было: у каждого на загнетке тлеет уголь. Керосину тоже не было. В блюдце — масло, и фитилек лежит. Было такое положение, не знаю, как народ только выжил.