Тайна Карлоса Кастанеды. Часть I. Описание мира

Судзуки говорит почти то же самое: «Наш разум обычно переполнен всякого рода умственной чепухой и эмоциональным хламом. Они, конечно, приносят пользу в нашей повседневной жизни. Этого нельзя отрицать. Но в основном именно благодаря этим накоплениям мы становимся несчастными и стонем, угнетаемые чувством рабства. Всякий раз, когда мы хотим сделать движение, они сковывают нас, душат нас и свинцовым облаком заволакивают наш духовный горизонт. Мы испытываем такое чувство, будто постоянно живем в заключении. Мы тоскуем по естественности и свободе, но, кажется, не достигаем их. Учителя дзэн знают это, потому что они также прошли через те же самые испытания. Они хотят, чтобы мы избавились от этих тяжелых оков, которые мы в действительности не должны носить, если хотим жить просветленной жизнью в истине. Таким образом, они произносят несколько слов и демонстрируют поступками то, что при правильном понимании избавит нас от гнета и тирании этих умственных накоплений. Но понимание к нам не приходит так легко.

Умственную инерцию трудно преодолеть, так как, находясь долгое время под гнетом, мы привыкли к ней, фактически она глубоко укоренилась в нашем существовании, и часто бывает необходимо изменить всю структуру личности. Процесс перестройки требует немало слез и крови» (Основы дзэн-буддизма).

Так называемая «умственная чепуха и эмоциональный хлам» на самом деле является главным и почти единственным содержанием нашей жизни. Важнее этой «чепухи» мы ничего не знаем, этот «хлам» мы любовно перебираем и ни за что не расстанемся с ним. Исключительные условия (о которых мы еще будем говорить) необходимы для восхождения на просветленные вершины истины, нужен некий экстремальный порог истощения, когда дальнейшее выживание уже не обеспечивается привычной схемой эгоистических стимулов. Пока этого не случилось, забота правит нами, беспощадно убивая любую непосредственность, свежесть, покой, превращая все впечатления в однообразный и блеклый туман.

Состояние, противоположное озабоченности по всем параметрам, положение, в котором никакие интересы, стремления, страхи, цели и мотивы эго не являются более актуальными, доном Хуаном называется свободой. Даосы образно описывали это так: «Тело сделалось подобным высохшему дереву, а сердце – остывшему пеплу».

Радикальная психическая метаморфоза, настигающая мудреца в растождествлении со всем человеческим, описывается двояко (согласно тому, какую сторону переживания желает акцентировать интерпретатор): как абсолютная смерть либо как абсолютная жизнь. По сути же, речь идет об абсолютной инаковости раскрывшегося способа бытия, так что любые характеристики, известные языку, здесь страдают неполнотой, способные лишь намекнуть на принципиальную неизвестность опыта. Рождение нового всегда есть смерть старого даже в контексте частном и обыденном. Когда же в подобном превращении участвует вся личность (а значит, и все описание мира, отраженное на стенках «пузыря» восприятия), смерть и рождение словно охватывают весь космос: Апокалипсис, а за ним – «новое небо и новая земля».

Два психофизиологических явления, происходящих одновременно, делают обретение свободы неким душевным взрывом, экзальтацией и всеохватывающим восторгом: 1) исчезновение тяжелого экзистенциального конфликта, порожденного бесчисленными ограничениями эго, что приводит к ощущению непривязанности и спонтанности, 2) высвобождение прежде закрепощенной в механизме эго энергии, внезапно объявившийся избыток всех жизненных сил. Обычным следствием подобной избыточности становится изменение способа восприятия, значительное расширение полей опыта, что и делает свободу феноменом не только психологическим, но и мистическим по существу.

«Чистое существование» (бытие без эго) настолько впечатляет масштабами переживания, что само переживание объявлялось древними мудрецами первоосновой Реальности. Например, для ведических риши Ананда (Космическое Блаженство) – изначальная причина как всякой эволюции, так и проявленного бытия вообще. Об этом достаточно выразительно сказал Шри Ауробиндо. Отвечая на вопрос «Почему Брахман, совершенный, абсолютный, безграничный, ни в чем не нуждающийся, ничего не желающий, все же направляет энергию сознания на творение в себе этих оформленных миров?», он пишет: «Ведь мы не принимаем объяснение, согласно которому он по самой природе своей Силы вынужден творить, повинуясь потенциальной способности к движению и порождению форм. Верно, что у него есть такая возможность, но он не связан и не ограничен ею, не обязан ей следовать – он свободен. Если же, оставаясь свободным в выборе двигаться либо пребывать в вечном покое, извлекать из себя формы либо удерживать потенциальные формы в себе, он позволяет реализовывать собственную способность к действию и формотворчеству, то это возможно лишь из-за одной причины – испытываемого им восторга (блаженства)»[7]. Так блаженство бытия, открываемое победителем эго, становится двигателем мироздания.