Тайна клеенчатой тетради<br />Повесть о Николае Клеточникове

— Очень простой. Нужно молодое вино на некоторое время поставить в воду, нагретую до шестидесяти градусов.

Клеточников спросил, как определяют хорошее вино, и Винберг ответил:

— О, это целая наука. — Он поднял свой бокал и посмотрел на свет. — Коротко сказать, хорошее вино должно быть прозрачно, искристо, иметь блеск и аромат, и на языке должен долго оставаться вкус, присущий данному сорту вина. Притом хорошее вино не действует усыпительно, и голова от него не болит.

Винберг говорил уверенно, очень точно выбирая слова, трудно было представить, чтобы он когда-нибудь мог запнуться, к тому же, у него был красивый низкий, немного глухой, мужественным голос, его было весьма приятно слушать.

Почти одновременно с Винбергами прибыл — пришел из Ялты пешком — молодой человек с очень густыми, жесткими волосами, которые стояли на голове шапкой, с лицом простым, широким, все время морщившимся то ли недовольной, то ли презрительной гримасой. Он был старше Клеточникова, однако одет, как студент, в синюю блузу, перепоясанную толстым ремнем, брюки были заправлены в высокие сапоги. Он слушал разговор о вине молча, стоя в стороне и морщась, а при последних словах Винберга громко хмыкнул. Было неясно, что он хотел этим выразить. Впрочем, никто на него не обратил внимания, — должно быть, к его выходкам привыкли. Звали его Петром Сергеевичем Щербиной, он, кажется, нигде не служил.

Затем приехали председатель Ялтинской уездной земской управы Дмитрий Николаевич Визинг с супругой Анной Александровной и член той же управы Сергей Александрович Ашер, бодрые молодые люди с печатью образованности и служебного энтузиазма на лице. Последним приехал местный судья, молчаливый, болезненный и раздражительный, казавшийся старше других гостей, хотя едва ли ему было больше лет, чем им. Ожидали еще троих, врача и поэта Руданского, служившего в имении графа Воронцова в Алупке, местного помещика Муравьева, исправлявшего обязанности уездного воинского начальника, и нотариуса Лазарева (сына адмирала), того самого Лазарева, который в числе тринадцати тверских мировых посредников в шестьдесят втором году был заключен в Петропавловскую крепость за публичное осуждение принципов крестьянской реформы, которыми закреплялись сословные преимущества дворянства. Но о Руданском привез известие судья, что тот не сможет приехать за нездоровьем, а от Муравьева прискакал нарочный с запиской, извещавшей о его, Муравьева, с Лазаревым совместном неожиданном отъезде в Алушту по срочному делу. При этом все понимающе переглянулись, и Клеточников понял, о каком срочном деле тут могла идти речь; он вспомнил, что в Самаре ему говорили об этом Муравьеве как о человеке образованном и либеральном, но, увы, страдающем нередким среди русских образованных людей недугом — любовью к спиртному.

— Ну-с, господа, — сказал Корсаков, когда все собрались и перешли из зала на веранду, где было светлее и стояли столики с вином и фруктами, — почти вся уездная власть в сборе, земство, во всяком случае, в полном составе, можно провести заседание управы. Причем, как в английском парламенте, при зрителях и оппозиции. — Он по-смотрел с улыбкой на дам, потом на Щербину, тот усмехнулся и ничего не ответил. Корсаков повернулся к Винбергу: — Владимир Карлович, не изволите ли взять слово? Ждем вашего рассказа с нетерпением. Владимир Карлович только что вернулся из Новгорода, где был у князя Александра Илларионовича Васильчикова, гласного тамошнего губернского земства, — объяснил Корсаков Клеточникову. — Князь Васильчиков, изволите ли видеть, оч-чень любопытная фигура на нашем российском общественном небосклоне. Думаю, и вам небезынтересно будет послушать о нем.

— Да, да! — поспешно согласился Клеточников. — Я слышал о князе Васильчикове как о человеке… неожиданном. Если не ошибаюсь, он был секундантом Лермонтова при его дуэли с Мартыновым?

— Да, был секундантом, — ответил Винберг. — Однако он известен не только этим.

— Нет, нет конечно! Я понимаю! Я хотел сказать… — торопливо поправился Клеточников. — Я читал его ответ на записку псковского губернатора Обухова, которую министерство внутренних дел рассылало по губерниям в начале года. Он очень остроумно возражал Обухову, защищая новые учреждения, то есть земские, от его нападок. А в минувшем году, в декабре кажется, на губернском собрании произнес какую-то речь, из-за которой у него были неприятности с Третьим отделением…

— Что же это за речь? — спросила Елена Константиновна, обращаясь к Винбергу.

— Интересная речь, — сказал Винберг, — О ней я после скажу. Александр Илларионович теперь пишет книгу, в которой намерен разобрать значение этих новых учреждений как органов самоуправления. Книга так и будет называться— «Самоуправление».

— Разобрать, — с усмешкой сказал Щербина, очень тихо, но его услышали и повернулись к нему. — Все уже разобрано. «Земское управление есть только особый орган одной и той же государственной власти…» Так разобрал Валуев еще до того, как подписал Положение о земстве. Какое уж тут самоуправление?