Тайна клеенчатой тетрадиПовесть о Николае Клеточникове

Фразу арестованных мещан, несколько видоизмененную, Клеточников потом встречал не раз в делах Третьего отделения, именно в так называемых делах об оскорблении величества, которыми очень интересовался Михайлов и к которым недавно Николай Васильевич получил доступ. Михайлова более всего интересовало, как реагировали на событие 19 ноября крестьяне, сведения об этом он записывал особо, систематизируя их, имея в виду использовать в статьях «Народной воли». Крестьяне же, как свидетельствовали дела Третьего отделения, реагировали примерно так, как и городское население. Среди обвинявшихся в государственных преступлениях, в том числе и в оскорблении величества, наибольший процент составляли именно крестьяне. В Миргороде один крестьянин после московского взрыва заявил на базарной площади: «Велика была б тому награда, кто б его убил!» Другой крестьянин, старик из Псковской губернии, узнав о покушении и решив, что царь убит, осенил себя крестным знамением и возвестил: «Слава тебе, господи, авось теперь полегчает!» Такого рода факты были особенно дороги Михайлову.

Вывод о том, что наибольший процент обвинявшихся в государственных преступлениях приходился на долю крестьян, вывод, чрезвычайно важный для партии, подкреплялся статистическими данными министерства юстиции и Третьего отделения. Эти данные содержались, во-первых, в «Обзоре социально-революционного движения в России», написанном по заказу Третьего отделения агентом литератором Мальшинским на основе проведенного им исследования дел о государственных преступлениях за годы 1873–1876 и изданном Третьим отделением всего в 150 экземплярах, и, во-вторых, в делах, переданных Третьим отделением в судебные органы за последующие годы. Клеточникову доводилось держать в руках эти материалы; то, что запоминал при беглом чтении, он передавал народовольцам. Желательно было, конечно, получить эти материалы целиком.

— Если их опубликовать, это был бы гром на весь мир. П-пожалуй, не меньший, чем от московского взрыва, — сказан Михайлов.

Клеточников обещал попытаться их достать.

Михайлов рассказывал Клеточникову, что после 19 ноября в кружках радикальной интеллигенции и молодежи окончились споры о различии программ народовольцев и чернопередельцев, которые велись всю осень, большинство радикальной публики приняло народовольческую программу. Об этом можно было судить по результатам студенческих сходок, очень многолюдных в последние месяцы года, на которых теперь всегда принимались резолюции народовольческого толка; можно было судить и по возросшим сборам на нужды партии, возросшему спросу на издания партии, также и по тому, что увеличилось число предложений со стороны различных революционных кружков и отдельных лиц о присоединении к «Народной воле». Все это также было показателем перемены в общественных настроениях.

О том же Клеточников мог судить и по менявшемуся отношению к нему, собственно к факту его службы в Третьем отделении, со стороны его прежних знакомых. Наблюдать за этим было и забавно, и поучительно. В переулках, выходивших на Стремянную улицу, в густонаселенных дешевых, с узкими лестницами шестиэтажных домах-муравейниках, прятавшихся во дворах, внутри кварталов, еще в то время, когда Клеточников слушал лекции в медицинской академии, было основано несколько коммун студентов-медиков, товарищей Клеточникова по курсу. Они и теперь жили здесь. С ними Клеточников встречался почти каждый день утром, отправляясь на службу. Весной они вполне безразлично отнеслись к факту его поступления в Третье отделение, и те из них, что были с ним на поклонах, не переставали раскланиваться при встречах и не считали зазорным вступать с ним в разговоры, когда им случалось идти вместе или ехать в одном вагоне конки — им было по пути, по Литейному. Теперь его сторонились, на его поклоны не отвечали, причем не отворачивались, напротив, смотрели прямо ему в лицо — с вызовом, презрением.

Хозяин квартиры, тихий чиновник, попросил съехать с квартиры. С ним состоялся смешной разговор. Сначала си долго мямлил, путаясь и пугаясь, не смея прямо сказать, чего хочет, потом, отчаявшись, заговорил, что он-то, мол, понимает, что Николай Васильевич человек достойный, благороднейший и жилец идеальный, да вот соседи-с, а главное, гости-с, то есть сослуживцы-с, изволите ли видеть, полагают, что он, как и его жилец, служит-с Третьему отделению, оттого, мол, и держит такого жильца, и для него, человека тихого-с, это оскорбительно, пусть Николай Васильевич не примет это на свой счет. Клеточников переехал на другую квартиру, тоже найденную для него Михайловым, на Захарьевской, в двух кварталах от Третьего отделения.