Тайна Клумбер-холла

– Мой дорогой друг, – отозвался генерал, – сделать ничего нельзя, поэтому успокойтесь, и пусть всё идет свои чередом. Это было безумием с моей стороны – пытаться укрыться за преградами из дерева и камня. Бездействие угнетало и пугало меня, это факт, и я чувствовал, что принимать какие-то меры предосторожности всё же лучше, чем пребывать в пассивном смирении. Мы с моим товарищем по несчастью очутились в таком положении, в каком, наверное, еще не доводилось находиться ни одному из смертных. Нам остается только уповать на безграничную милость всевышнего и верить, что наши страдания в этом мире зачтутся нам, когда мы предстанем перед судом божьим. А теперь я вынужден вас покинуть, мне необходимо уничтожить кое-какие бумаги и привести в порядок дела. Прощайте!

С этими словами генерал просунул руку в проделанную мною брешь в заборе. Простившись со мной торжественным рукопожатием, он повернулся и решительным шагом направился к дому, сопровождаемый зловещим хромоногим капралом.

Я возвратился в Брэнксом, необычайно встревоженный разговором с генералом, и крайне озадаченный тем, какой оборот принимало это дело.

Теперь было очевидно, что подозрения моей сестры оказались верны. Между прибытием в наши края трех индусов и таинственной опасностью, нависшей над башнями Клумбер-холла, была некая странная, но очень близкая связь.

Рам Сингха с его благородными чертами, мягкими, изысканными манерами и мудрыми речами, трудно было сопоставить с какими-либо насильственными действиями, и всё же теперь, размышляя об этом, я вынужден был признать, что за его смуглым челом и пронзительными темными глазами вполне могли скрываться неведомые мне мятежные мысли.

Я чувствовал, что из всех людей, каких мне доводилось встречать в жизни, Рам Сингх был одним из тех, чью неприязнь я желал бы навлечь на себя всего менее. Но каким образом двое мужчин, столь непохожих друг на друга, как капрал артиллерии, этот старый сквернослов и горький пропойца, с одной стороны, и прославленный генерал англо-индийских войск с другой стороны, сумели одинаково навлечь на себя жуткий гнев этих странных индусов, потерпевших кораблекрушение у наших берегов? И если угроза была чисто физического свойства, то почему генерал отказался принять мое предложение взять буддистских жрецов под стражу? Хотя я должен признать, что действовать в столь негостеприимной манере в нашей и без того унылой и мрачной местности для меня значило бы поступиться всеми моими принципами, но тем не менее я готов был это сделать. Почему же генерал отказался?

На все эти вопросы не было ответа, и всё же торжественные прощальные слова генерала и пугающая серьезность, написанная на лицах этих старых солдат, не позволяли мне считать их страхи беспочвенными.

Это была загадка… абсолютно неразрешимая загадка!

По крайней мере, мне было ясно одно: по причине своей недостаточной осведомленности об этом странном деле, а также повинуясь весьма недвусмысленному запрету генерала, я никак не мог вмешаться в ход событий. Оставалось только ждать и уповать на то, что эта опасность, в чем бы она ни заключалась, минует Клумбер-холл, а если даже и нет, то пусть хотя бы моя дорогая Габриела и ее брат не пострадают!

Я шагал по тропинке, погруженный в свои мысли, и, дойдя до калитки в воротах, ведущих в Брэнксом, необычайно удивился, услышав голос отца, – похоже, пожилой джентльмен был поглощен довольно оживленной и возбужденной беседой.

Отец был обыкновенно столь отрешен от любых будничных забот и столь погружен в свои ученые занятия, что было трудно вовлечь его в какую-нибудь обыденную светскую беседу. Сгорая от любопытства, я пожелал узнать, что же заставило отца изменить своим привычкам, тихонько отворил калитку и, обойдя лавровые кусты, обнаружил старого джентльмена сидящим, к моему величайшему изумлению, в компании того самого человека, который занимал мои мысли, – буддиста Рам Сингха.

Отец и Рам Сингх сидели на садовой скамейке, и сын Востока как раз изрек несколько веских утверждений, подкрепляя каждый пункт выразительным взмахом своих тонких смуглых пальцев, в то время как мой отец, широко раскинув руки, с лицом, искаженным гримасой недовольства, очень громко протестовал и приводил свои аргументы, опровергающие точку зрения оппонента.

Они оказались настолько поглощены этим спором, что я не меньше минуты простоял на расстоянии вытянутой руки от них, прежде чем мое присутствие было обнаружено.

Заметив меня, жрец поспешно поднялся и приветствовал меня с той же возвышенной учтивостью и с тем же полным достоинства изяществом, которые еще вчера произвели на меня неизгладимое впечатление.