Тайна Клумбер-холла

– Вчера я дал себе слово, – сказал он, – что не откажусь от удовольствия повидаться с вашим отцом. Как видите, слово свое я сдержал. Я даже дерзнул поинтересоваться взглядами вашего отца на связь между корнями санскрита и хинди, и в результате мы спорим уже битый час, но ни один из нас так и не смог переубедить другого. Я не претендую на столь глубокие теоретические познания, какими обладает тот, кто сделал имя Джеймса Хантера Уэста повседневным словом в устах восточных ученых мужей, но я в свое время уделил значительное внимание именно этому вопросу, и я действительно вправе утверждать, что знаю: взгляды вашего отца по этому вопросу ошибочны. Я уверяю вас, сэр, что около семисот лет назад, а то и позднее, на санскрите говорила большая часть населения Индии.

– А я вас уверяю, сэр, – с жаром возразил отец, – что в те дни этот язык уже был мертвым и позабытым, и лишь ученые использовали его для написания научных и религиозных трудов, – совсем как латынь использовалась в средние века у нас в Европе, хотя европейцы давным-давно перестали на ней говорить.

– Если вы обратитесь к пуранам47, то обнаружите, – сказал Рам Сингх, – что эта теория, хотя и считается общепринятой, на самом деле несостоятельна.

– А если вы обратитесь к «Рамаяне»48, и особенно к каноническим трактатам по буддизму, – воскликнул отец, – то обнаружите, что эта теория неопровержима!

– Но вспомните Куллаваггу49, – убежденно промолвил наш посетитель.

– А вы вспомните правителя Ашоку50! – торжествующе выкрикнул отец. – Когда за триста лет до нашей эры – до нашей эры, обратите внимание! – он распорядился, чтобы заповеди Будды были высечены на скалах, какой язык при этом использовался, а? Был ли это санскрит?.. Нет! А почему это был не санскрит? Да потому, что подданные Ашоки из низших слоев общества не поняли бы на этом языке ни единого слова! Ха-ха! В этом и заключалась главная причина. И как же вы сумеете отмахнуться от наскальных эдиктов Ашоки, а?

– Он использовал разные диалекты, – отвечал Рам Сингх. – Но энергия слишком тонкая материя, чтобы расточать ее, неумеренно швыряя на ветер. Солнце прошло через зенит, и я должен возвратиться к своим спутникам.

– Мне жаль, что вы не привели их с собой познакомиться с нами, – учтиво произнес отец.

Он, как я заметил, испытывал неловкость и явно задавался вопросом, не переступил ли он в своей пылкой дискуссии ту черту, за которой заканчивается радушное гостеприимство.

– Дела мирские их не заботят, – отвечал, поднимаясь, Рам Сингх. – Они стоят на более высокой ступени посвящения, чем я, и более чувствительны к пагубным влияниям. Вот уже шесть месяцев они поглощены размышлениями о таинстве третьего воплощения, и эти размышления продолжаются с некоторыми перерывами с тех самых пор, как мы покинули Гималаи. Мы с вами больше уже не увидимся, мистер Хантер Уэст, и потому я должен попрощаться с вами. У вас будет счастливая старость, как вы того и заслуживаете, а ваше исследование восточных языков окажет продолжительное влияние на науку и литературу вашей страны. Прощайте!

– И со мной вы тоже больше не увидитесь? – спросил я.

– Если только вы не соблаговолите пройтись со мной вдоль морского побережья, – ответил Рам Сингх. – Но вы уже выходили из дому этим утром и, возможно, утомились. Я требую от вас слишком многого.

– Нет, я с радостью пойду с вами, – ответил я от чистого сердца, и мы отправились вместе. Какое-то время нас сопровождал и отец, который, полагаю, был бы не прочь возобновить дискуссию о санскрите, но одышка не позволяла ему идти и говорить одновременно.

– Он ученый человек, – заметил Рам Сингх, когда отец остался далеко позади, – но, подобно многим другим, нетерпим к любым точкам зрения, отличающимся от его собственной. Однажды он убедится, что был неправ.

Я оставил это замечание без ответа, и дальше мы медленно брели в полном молчании, держась самой кромки воды, где был плотный песок, по которому так приятно и легко ступать.

Слева от нас были песчаные дюны, что выстроились вдоль побережья сплошной, непрерывной цепью, полностью скрывая нас от любопытных взоров. Справа простиралась широкая водная гладь канала, и ни один парус не нарушал ее серебристое безмятежное единообразие. Я и буддистский жрец остались один на один с Природой.

Я не мог отделаться от мысли, что если Рам Сингх действительно опасный человек, как считает помощник капитана Хокинс, – да и генерал Хэзерстоун, судя по его реакции, тоже, – то сейчас я нахожусь целиком в его власти.

И всё же облик моего спутника был проникнут такой возвышенной благожелательностью, а его бездонные темные глаза излучали такое непоколебимое спокойствие, что я мог позволить себе в его присутствии расслабиться, а расслабившись, ощутил, как все страхи и подозрения оставляют меня, уносятся прочь, подобно легкому ветерку, что обдувал нас, пока мы шли. Лицо Рам Сингха могло быть суровым, даже страшным, но я чувствовал, что он никогда не выйдет из себя без веских на то оснований.