Тайна князя Галицкого

— Коли на благо веры Христовой дела твои, чадо, то вот тебе крест, ни одна мука слова из меня не вырвет! — пообещал настоятель.

— Язык себе скорее откушу, нежели выдам, вот те крест, — осенил себя знамением инок Афиноген.

— Именем Господа нашего Иисуса, живот свой за грехи наши положившего… — перекрестился Никодим, — во славу Божию муки с радостью приму, но тайны его не выдам.

— Золото царское здесь, — достал боярин из-за пазухи тяжелый кошель. — Держи, отче. А это, — указал он на небольшой ларец, принесенный со струга, — это не казна, а реликвия греческая из древнего монастыря Афонского. Хрупкая она зело, и потому открывать шкатулку нельзя. Государь повелел мне сокровище сие вам на хранение передать. Дабы святостью своей она обитель вашу осеняла и возвышала, вы же молитвами своими ее силу чудотворную преумножали.

— Это честь великая для пустыни нашей… — начал было креститься с поклонами настоятель, но Басарга его остановил:

— Нет, отче, в руки ваши я ее не передам. Место для святыни христианской намоленной — под алтарем церковным[9]. Своими глазами увидеть хочу, как вы ее туда опустите. Никодим, топор я в сенях оставил, принеси.

Монах послушался. Боярин Леонтьев с помощью Афиногена отодвинул алтарь, Никодим поддел лезвием две доски, оторвал, раздвинул по бокам. Настоятель, прочитав полушепотом «Отче наш», перекрестился на три стороны, поднял ларец и опустил его вниз, на рыхлый песок. Поколебался, затем сместил левее, быстро вырыл ладонями ямку, спрятал сокровище в нее, сгреб песок обратно и разровнял, скрывая следы тайника. Монахи вернули доски обратно, присыпали щели трухой, после чего Басарга поставил алтарь на место.

— Забудьте о сем навеки, святые отцы, и на смертном одре тайну унесите с собой, — еще раз потребовал царский посланник. — Того достаточно, что государю секрет сей известен, и коли нужда великая в святыне возникнет, он сюда посланца пришлет либо сам за нею явится.

Он перекрестился, и монахи последовали примеру подьячего.

— И еще одно, отче, — вскинул палец Басарга. — Ты на деньги эти первым делом стены нормальные поставь. Чтобы при случае от набега татарского или иной беды отбиться можно было. Осенью проверю.

— Нам бы поперва сам храм обновить, милостивец! — взмолился настоятель. — Тес, вон, трескается уже по шатру. Пока бог от ливней затяжных хранит, так и ничего кажется. Ан в ненастье и капает уже в местах многих!

Боярин Леонтьев глянул на алтарь, на который в любой миг могла потечь вода, и смирился.

— Ладно, начинай с того, в чем нужда наибольшая. Но осенью все едино жди. За царской копейкой и святыней государевой приглядывать буду строго! — пообещал он. — Тайна сия отныне свяжет нас накрепко. Навсегда.

Монашеское угощение и вправду было скромным: щучья и лососевая печень, каша пшенная с судаком, паюсная икра, вязига в уксусе, белужьи языки да пироги с капустой, щавелем и маком, запивать которые пришлось обычным киселем. Ничего хмельного братия, похоже, себе не позволяла. Без пива и вина застолье не затянулось — и еще задолго до заката струг отправился дальше.

Через полчаса обитель скрылась за излучиной, на берегах поднялись темные непролазные сосновые леса — словно пытались доказать, что Трехсвятительская пустынь — именно пустынь и есть, жилья человеческого окрест не найти.

В сумерках путники уже привычно остановились на отмели, полувытащив струг на песчаный островок и выровняв по килю.

— Если кому охота, — уже засыпая, спохватился Басарга, — то брони и поддоспешники можно снять. Серебро царское мы монахам отдали, опасаться более нечего.

— Тогда уже завтра! — сладко зевнул, устраиваясь на тюфяке, боярин Булданин. — Ночью без них зябко.

А утром путников разбудил нежданный колокольный перезвон — пусть далекий, но хорошо слышный.

— Это что? Наша братия уже успела царское серебро в новую звонницу обратить? — недоуменно поднялся во весь рост Софоний Зорин. — Везение празднуют?

— Вроде с запада звук идет, — указал вверх по течению боярин Заболоцкий. — Не иначе, тут еще какой-то монастырь неподалеку.

— Причем монастырь богатый, — добавил Басарга. — Там не един колокол звучит, а полный набор. Эвон, переливы какие звонари выводят. Коли он еще и к людям ближе, то понятно, отчего пустынь Варлаамова в нищете прозябает. Кто же к голытьбе за два дня пути потащится, коли добротный собор совсем под боком имеется? Ладно, Тришка-Платошка, хватит прохлаждаться! Берите бечеву, и вперед. Мыслю я, город совсем рядом уже. Вечером в бане на постоялом дворе париться будем, и меда хмельного напьетесь от пуза. Я обещаю!

— Воля твоя, боярин! — первым скинул порты широкоплечий Семен, холоп боярина Булданина. — Меда так меда, поехали!