Тайна князя Галицкого

— Долгие лета! — подхватили остальные бояре.

Боярин Басманов с чашей своей немного задержался, после чего осенил себя знамением и выпил. Видать, понял: намек на то, что царю тоже можно волю навязать, изменой попахивает. Сболтнул лишнего. Вовремя остановили.

И больше гость этой опасной темы уже не касался.

Пирушки — даже начатые как небольшие посиделки — имеют свойство не заканчиваться допоздна. И эта не стала исключением. Хорошо хоть, храбрый боярин Андрей Басманов в трапезной не заснул, домой отправился. Басарга к этому времени тоже вовсю клевал носом, однако после ухода гостя первым делом поднялся наверх, в указанную Платоном светелку, присел на край постели.

Женщина, еще до того, как к ней притронулись, резко села, отползла, поддернула одеяло и рявкнула:

— А ну, не тронь, заору!

— Нужна ты мне, дура! — не выдержав, выругался Басарга. — Сказывай лучше, что с Мирославой? Ты же не просто так примчалась?

Нянька, не забывая прикрываться, подобралась вплотную к нему и прошептала в самое ухо:

— В положении она ходит. — Отпрянула, перекрестилась, закачала головой: — Позор-то какой, батюшка… Послушница да из девок — и вдруг брюхатая оказалась. Сты-ыд… Скоро, мыслю, ужо и со стороны заметно будет.

— Вот… — едва не выругался от неожиданности Басарга. Впрочем, по сравнению с прочими несчастьями, кои он успел себе измыслить, это было совсем не страшно. — Ладно, спи.

Спасение от нагрянувшей напасти боярин Леонтьев смог придумать только одно — и поутру, прихватив Тришку-Платошку, он отправился на торг. В рядах каретников он выбрал закрытый со всех сторон болок[29], окна в котором заменяла промасленная ткань. Там же снарядил его кошмой, сиденьем из перьевого тюфяка, большим овчинным пологом, прикупил пару лошадей. А на следующий день, пока побратимы еще благополучно спали, затемно выехал со двора, так и не решившись никому ничего рассказать.

Путь на Шексну был торным, многолюдным, накатанным, а потому заводных лошадей и припаса боярин не брал. Все едино постоялые дворы чуть не на каждой версте. И накормят, и обогреют, и спать уложат. Налегке и лошади шли резвее, так что весь путь занял всего неделю.

У Горицкого монастыря Басарга остановился на дороге к Сиверскому озеру, выпустил Варвару из болока. Та, кряхтя и постоянно осеняя себя знамением, ушла за ворота. Где искать воспитанницу, нянька знала, привела уже через десять минут — одетую для зимы совсем легко, в серую суконную рясу и сложенный вдвое пуховый платок. Увидев гостя, Мирослава слабо улыбнулась, положила ладонь ему на грудь:

— Как хорошо. Я все опасалась, что забывать тебя начну. Ты и приехал. Теперь точно не забуду.

— Ты ведь еще послушница, постриг не приняла? — провел рукой по светлому одеянию княжны Басарга.

— Так ведь грех, любый, — покачала она головой.

— Коли не монахиня, так и не грех.

— Но куда? — пожала она плечами. — Назад некуда, вперед некуда. Коли узнает кто, позор…

— От останешься, тогда точно позор, — внезапно буркнула из-за спины боярина нянька. — Срамота!

— Хоть в прорубь кидайся, — опустила глаза княжна.

— Вода холодная, темная. Чего там в ней, неведомо, — наклонившись, зашептал ей в ухо Басарга. — Знаешь, что холодно до боли, знаешь, что ужас будет неминучий, грудь стянет, ноги сведет. И лишь один способ есть это принять: закрыть глаза, дыхание затаить… И вперед.

— Как ты это рассказываешь! Ровно много раз сие творил…

— Давай попробуем, ненаглядная моя, — предложил Басарга. — Закрой глаза. Дыхание затаи. Теперь перекрестись — и шаг вперед, в омут. Ну!

Княжна Мирослава приложила руку ко лбу, к животу, к плечу, другому, резко со всхлипом вздохнула, занесла ногу… Молодой человек тут же ее подхватил, отнес к саням, положил в отпахнутый полог.

— Что ты делаешь, боярин? — Мирослава попыталась оттолкнуть мужские руки, но все равно была уже в возке, на сиденье.

— Все, это омут. Конец. — Он закрыл передок деревянного короба.

— Это безумие, Басарга! — крикнула Мирослава.

— С первой нашей встречи, — согласился подьячий. — Платошка, гони!

— Ой ты ж, господи… — спохватилась Варвара, добежала до саней и вскочила на запятки.

Холоп с седла подхватил рысаков под уздцы и поскакал, увлекая их за собой.

Здешние места и боярин, и холоп знали отлично, так что уверенно домчались до Кирилло-Белозерской обители, через Зауломные озера вышли к уснувшему на зиму Славянскому волоку. За ним путники переночевали, а на следующий день были уже на Кубенском озере.

— Эй, Варвара! — позвал няньку боярин, скача рядом с санями. — Сейчас впереди Кубенский городок будет, возле истока Сухоны. Он проезжий, торговый, людный, на нас внимания не обратят. Там мы тебе платье новое купим, шубу и кокошник. А княжне тулуп хороший. Значит, отныне выходи из болока первой, смотри на всех сверху вниз, разговаривай поменьше, а на нас даже и не оглядывайся. В лавки и дома, на дворы постоялые тоже первой входи. Коли слуг увидишь — жди, чтобы услужили. И молчи гордо, беседовать брезгуй.

— За что же лицедейство такое на меня накладываешь, боярин?