Тайна князя Галицкого

— Пункт первый: не «гуляет», а тщательно сохраняется правящей царской династией, — поправила его Катя. — Пункт второй: слухи гуляют, и благодаря им убрус стал именно русской религиозной святыней. Пункт третий: у хозяев реликвии серьезное «попадалово». Весь мир знает, где и когда исчез убрус. Сказать, что он в наших руках — равносильно признанию того, что православные ратники принимали участие в захвате и разорении колыбели православия. Иначе откуда он взялся? Для его «чудесного спасения» сроки ушли еще во времена Даниила и Ярослава, а для «чудесного обретения» нужен достойный повод, продуманная легенда. Ну, чтобы кривотолков не возникло. Хотя понятно, что все равно будут. Да еще и «законные наследники» объявятся. Та же греческая патриархия. Кому охота рисковать? Вот и передерживают раз за разом, правитель за правителем. Накатанная колея — это приговор.

* * *

— Вот потому-то мы, колено Ярославово, следуя завету Господнему, и передаем сию реликвию из рук в руки, скрывая ее от света и глаз чужих, дабы лапы нечистого не смогли вновь до нее дотянуться, — закончил Иоанн. — Лишь в годины тяжкие святыню в помощь себе призываем, а вместе с нею и силу Господнюю. Надеюсь я, витязь, настанет тот день и час, когда можно будет явить ее миру, не опасаясь сил и злобы диавола. Однако же время сие еще не пришло. Может статься, удастся в Вологде град светлый воздвигнуть.

Царь погрузился в мысли, обошел кресло и опустился в него, постучал пальцами по столу, вскинул глаза на Басаргу:

— Теперь ты понимаешь, отчего я пресекать обязан любые вести о том, где хранится святыня? Сам нечистый стоит за спинами изменников сих, и именно он руками иуд нынешних двигает. Тайну убруса надобно сохранить любой ценой. Ибо велика его сила — и небеса с преисподней местами поменяться способны, коли он в черные руки попадет.

— Ты прав, государь, — признал Басарга, — и хранить святыню я стану пуще прежнего. Однако же князья Шуйские не знают о сем ничего вовсе. Они мстят лишь мне и иных желаний не питают. Помилуй их, Иоанн Васильевич, на коленях тебя прошу!

— Ты жаждешь прощения для убийц своих столь страстно, ровно спасение твое от сего зависит! — удивился Иоанн. — Дай мне Бог такую же силу духовную так врагов своих любить, как ты сие делать умеешь. Трудно устоять перед подобным благородством. Будь по-твоему. Я помилую их, коли они сами попросят меня о прощении и крест поцелуют на верность.

— Благодарю, государь! — с огромным облегчением выдохнул Басарга. — Пойду, сообщу им о милости.

— Нет, постой, — остановил его царь. — Ныне, когда приговор известен, пусть посидят, о душе своей и поступках поразмыслят. Поймут, как жизнью своей правильно распорядиться надобно. Когда на казнь поведут, тогда и прощу.

Родовая честь

Низкий берег Москвы-реки напротив Кремля каждую весну заливают поднявшиеся воды, после чего земля не просыхает до середины лета, чавкая, загнивая и издавая зловоние. Посему горожане так это место и прозвали — Болото. Князья московские много раз пытались облагородить наволок. Поначалу они поощряли строительство домов — но строить что-то путное в грязи никто не решался, плохонькие сараюшки и мастерские постоянно горели. Пожарища надоели деду государя Иоанна Ивану Васильевичу, и тот повелел снести все и разбить на Болоте сад. Однако корни деревьев подмокали, они плохо родили и медленно росли, а потому и эта затея оказалась заброшена.

Но что на Болоте получалось хорошо — так это гулянья. Просторная равнина под самыми кремлевскими стенами буквально манила к себе торговцев, желающих покрасоваться удальцов и просто гуляющих горожан. Особенно любимо это место было, конечно же, зимой, когда холода надежно избавляли господний мир от любой слякоти. Однако и летом, ближе к августу, если сухая погода стояла достаточно долго, здесь тоже начинали возникать ряды лавок, на открытых местах устраивались бои — а поглядеть на веселье, прицениться к товару подтягивались зеваки всех сословий.

Именно здесь, на людном месте в день святого Прокопия[51] нанятые в Плотницкой слободе работники начали ладить эшафот. Работа была простой и недолгой: сложить девять столбов в три ряда, бревна на них, а поверху накидать неструганого теса. Для артели в десять человек работы на три часа. Лес везти и то дольше получилось.

Москвичи, непривычные к такому зрелищу, обходили сооружение стороной, словно ощущали струящееся от него дыхание смерти.

Ближе к вечеру на эшафот привезли дубовую плаху — темную от крови, с иссеченным верхом, в два локтя толщиной, а потому совершенно неподъемную. Слуги из Разбойного приказа даже втроем с трудом затащили ее наверх. Вскоре сюда же прибрели два стрельца с бердышами, сели бок о бок на ступенях ведущей наверх лестницы. Стража. Можно подумать, кому-то захочется хоть что здесь украсть!