Его голубые, холодные глаза, встретились с кардинальским взглядом. Обратного пути не было. Вопрос уже повис в воздухе.
— Сможем ли мы, после того как я выполню ваше поручение, уехать отсюда? — спросил Леонардо, не сводя глаз с Джованни.
— Ну разумеется! — воскликнул кардинал. — Боже, мессере Леонардо! Как вы могли подумать, что я… Как вам в голову могло прийти такое! Да я скорее позволю четвертовать себя самого, чем причиню вред вам — великому служителю искусства! Гению!
Леонардо сцепил руки. Увидеть
— Я согласен, — медленно сказал инженер.
— Что ж, тогда приготовьтесь, — Джованни переглянулся с Джулиано и глубоко вздохнул. — Возможно, вы будете… м-м… слегка удивлены. Идемте.
Глава LXXXIV
СИНДРОМ
— А что с ее улыбкой? — не понял я.
— Да, — ужаснулась Франческа. — А я и не заметила… Действительно!
— А что? Что? — я запаниковал как человек, понимающий, что у него на глазах происходит нечто значительное, а он не видит этого и вот-вот пропустит.
— Она улыбается по-другому, не так, как на всех репродукциях, — уверенно проговорил Дик. — Значительно сильнее. Значительно!
Синьор Винченце задрожал как осиновый лист. Я взглянул на Джоконду и отчетливо увидел, что ее улыбка действительно значительно больше, чем та, к которой я привык.
— Кто вы такие? — прошептал он, глядя на нас не то с удивлением, не то с ужасом. — Кто вы такие?…
— Ответьте, — настаивал Дик.
— Тайна в картинах Леонардо, вы слышали об этом и, наверное, не один раз, — тихо прошептал Винченце. — Вот эта тайна.
И странный синьор показал нам на улыбку.
— Она меняется со временем? — спросил Дик, пристально глядя в глаза синьору Винченце. — Это вы хотите сказать?
— Кто же ведет вас, что вы видите все? — шептал потрясенный Винценце. — Действительно, Леонардо применил специальную технику, особенный состав грунта под губами Джоконды, со временем он пришел в движение и изменил положение слоев краски. Она начала улыбаться на рубеже XX века, как раз когда все пророчества Леонардо стали сбываться, а его чудо-машины стали явью. Приорат решил спрятать оригинал.
— Но почему такая улыбка? Почему такая?! — не унимался Дик. — Она… Она… Она дурашливая!
Синьор Винченце побледнел.
— Вы знаете, к чему приводят близкородственные браки? — спросил он, и казалось, что он задает этот вопрос словно бы в последний раз, экзаменуя Дика.
— В этом случае велика вероятность генных мутаций, — ответил Дик. — От таких браков
— Ее называют Моной Лизой, — спокойно и теперь уже абсолютно уверенно говорил синьор Винченце. — Муж которой — мессере Франческо дель Джокондо — действительно хотел заказать художнику портрет своей супруги. Но нет никаких данных о том, что Леонардо принялся за работу. И главное — мессере Франческо ни разу не изъявил желание получить этот портрет, но если бы заказ был и Леонардо получил аванс за работу, то о претензиях заказчика было бы известно. Франциску I картина была продана как «портрет флорентийской дамы», а не Моны Лизы.
— Но как в таком случае Леонардо решился ее продать? — не поверил я. — Если все так, как вы рассказываете…
— Это только формально была продажа, — ответил синьор Винченце. — На самом деле, Франциск I просто выплачивал Леонардо пансион. Картина оставалась у великого магистра до самой смерти, никакой «передачи» Джоконды не было.
— То есть вы хотите сказать, что Леонардо не рисовал Мону Лизу, он рисовал
— Ничего не понимаю, — мне показалось, я ослышался. — Дик, так рисовал или нет?!
— Любовница одного из Медичи. Играющая… — сказал Дик, переводя взгляд с картины на синьора Винченце. — У этой женщины был синдром Дауна. На ее лице всегда была улыбка, как у всех, кто страдает этой болезнью.
— Господи, безумие какое-то, — разозлился я. Дик словно не в себе!
— Это итальянский, — шепнула мне Франческа. — Играющая — от итальянского «giocare».
— Может быть, тебе будет понятнее, если я скажу: «Джокер»? — спросил Дик.
И тут только я наконец все понял. Джоконда — это не фамилия, это прозвище.
— Я теперь понимаю, почему папа так был рассержен на Лео Вала, когда тот сделал свое предположение, — сказала Франческа.
— Какое предположение? — удивился я.