Тайна кода да Винчи

— Я пришел к выводу, что наши глаза воспринимают только свет, — сказал тот не без тихой обоснованной гордости, — свет можно собирать. Вот такими вогнутыми зеркалами. Они, кстати, и увеличивают изображение. Свет есть всегда. Даже ночью. Луна и звезды дают небольшое его количество. Я закрепил несколько зеркал во дворе таким образом, чтобы они собирали свет в направленные пучки и передавали друг другу. Мое зеркало последнее. Оно получает и отражает весь собранный свет. А я вижу, что делается внизу. Даже ночью.

Макиавелли ничего не понял и поглядел на Леонардо с почти суеверным ужасом.

* * *

На следующее утро епископ Франческо Содерини и Никколо Макиавелли двинулись в обратный путь.

Герцог позаботился, как сделать так, чтобы отчуждение между двумя флорентийцами нарастало от часа к часу. Он выписал охранную грамоту только Макиавелли, а про грамоту для Содерини будто бы забыл. Рано утром, еще до восхода солнца, Чезаре уехал по делам вместе со своим инженером да Винчи.

Каждый раз, когда послов останавливал очередной дозор, мессере Никколо показывал документ, подписанный самим герцогом. Епископ при этом недовольно кривился.

Макиавелли все ждал подходящего момента, чтобы спросить, о чем Содерини говорил с Чезаре, но возможности так и не представилось. Франческо был погружен в свои думы и выглядел очень мрачным.

Когда они добрались почти до самой границы, епископ наконец заговорил:

— Скажи, Никколо, что ты думаешь о мессере Леонардо? Вы, кажется, сдружились? Мне так показалось.

— Я думаю, он гений и один из умнейших людей нашего времени, — ответил секретарь с осторожностью.

— А я считаю, он великий хитрец и интриган, — с неожиданной злостью заявил Содерини. — И мне кажется, что его роль во всей этой истории не такая уж маленькая, как он пытается показать. Посуди сам. Он десять лет служил Лодовико Моро. Тот считал его чуть ли не своим братом, посвящал во все свои планы и семейные тайны. И что? Мессере Леонардо не моргнув глазом перешел на службу к французам! А от них прямиком к Чезаре.

— И что с того? — пожал плечами секретарь. — Не все ли ему равно, кому служить? Его научные опыты требуют соответствующего положения.

— Все это очень странно, — Содерини постучал пальцем по губам. — Впервые эта бродяжка, с которой так носятся Медичи, появилась, когда Людовик взял Милан. Говорят, будто Пьетро привез ее в мешке, перекинутом через луку седла. Утверждают, что он едва держался на ногах и загнал несколько лошадей, потому что скакал не останавливаясь несколько дней из самого Турина. Получается, что он опасался преследователей. Но кто мог его преследовать? Честно говоря, я думаю, что Медичи взяли первую попавшуюся нищенку и теперь обучают ее каким-нибудь фокусам. Только так можно объяснить их молчание и все их опасные заигрывания с Чезаре.

Макиавелли понял, что епископ скорее разговаривает с самим собой, чем с ним, поэтому не отвечал.

— Тогда же мессере Леонардо вдруг оставил Сфорца и перешел на службу к французам, — задумчиво продолжал епископ. — Не раньше и не позже. Именно тогда, когда Пьетро Медичи объявился у короля. Теперь Медичи склоняются к союзу Чезаре. А с кем еще им искать союза?! И мессере да Винчи уже здесь. Тут как тут. И вот я задаю себе вопрос — зачем? В своих беседах с тобой, Никколо, он не говорил ничего такого, что могло быть разрешить мои сомнения?

Секретарь склонил голову набок.

— Вы думаете, он преследует какую-то еще цель кроме простого исполнения выгодных заказов? — спросил Макиавелли.

— Да, черт вас дери, именно так я и думаю! — взорвался епископ. — Иначе зачем бы мне спрашивать? Не прикидывайся идиотом!

— Просто мне не кажется, что… — секретарь замялся. Вообще-то справедливости ради надо заметить, у него тоже сложилось подозрение, что роль Леонардо во всей этой истории гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И разумеется, мессере да Винчи что-то скрывает. Сам факт его службы «кровавому герцогу Валентине», как называют Чезаре, вызывает удивление.

Дело в том, что во Флоренции были довольно наслышаны о чудачествах мессере Леонардо и его странной, почти необъяснимой доброте. Он подбирал увечных животных и платил за их выхаживание. Никогда не подходил к мясным лавкам. Свой отказ от мясной пищи объяснял более чем странно: «Не хочу быть чьей-то могилой». Сам Макиавелли однажды стал свидетелем странной сцены. Они беседовали с Леонардо у реки Арно, когда мимо прошел мужик с мешком, в котором что-то пищало и возилось. Он явно собирался без всякого сожаления швырнуть мешок в реку.

— Эй, что там у тебя? — остановил его Леонардо.

— Щенки, — буркнул мужик.

Лицо мэтра стало жестким и почти страшным от гнева.

— Отдай их мне, — приказал он, не сводя холодных голубых глаз с хозяина мешка.