Тайна корабля

— Газеты Сан-Франциско, — сказал он, — получает их целый тюк дважды в неделю, и изучает их точно Библию. Это одна из его слабостей. Другая та, что он несметно богат. Он нанял старую мастерскую Массона — помните, на углу, — обставил ее, не считаясь с издержками, и живет там, окруженный vins finsи произведениями искусства. Когда нынешняя молодежь собирается в Пещеру Разбойников пить пунш, они все делают то же, что мы делали, точно какой-то несносный вид обезьян (я никогда раньше не представлял себе, до чего человек предан традиции), и этот Мадден тащится за ними с корзиной шампанского. Я уверял его, что он ошибается, и что пунш вкуснее, но он думает, что ребята предпочитают его выбор, и кажется, так оно и есть. Он очень добродушный малый, очень грустный и довольно беспомощный. Ах да, есть у него и третья слабость, о которой я было позабыл. Он рисует. Он никогда не учился, ему уже за тридцать, и он рисует.

— Как? — спросил я.

— Кажется, недурно, — ответил он, — посмотрите сами. Эта панель — его произведение.

Я подошел к окну. Это была старая комната, со столами в форме греческого П., буфетом, безголосым пианино и панелями на стенах. Тут были Ромео и Джульетта, вид Антверпена с реки, корабль Энфильда среди льдов, рослый охотник, трубящий в огромный рог, и несколько новых, скудная жатва последующих поколений, не лучших и не худших, чем старые. К одной из них я и направился, грубо и замысловато намалеванной, главным образом шпателем, вещи: местами краски были превосходны, местами же полотно было попросту вымазано глиной. Но мое внимание привлекла сцена, а не искусство или отсутствие искусства. На переднем плане была песчаная отмель, кустарники и обломки разбившегося судна, дальше многоцветная и гладкая поверхность лагуны, окруженной бурунами, за нею голубая полоса океана. Небо было безоблачно, и мне казалось, что я слышу рев прибоя. Ибо это был Мидуэй-Айленд, то самое место, где я высадился с капитаном, и откуда снова сел на шхуну накануне нашего отъезда. Я уже несколько секунд смотрел на картину, когда мое внимание было привлечено каким-то пятном над морем, и, всмотревшись, я различил дым парохода.

— Да, — сказал я, обращаясь к Стеннису, — картина не лишена достоинств. Что это за место?

— Фантазия, — сказал он, — это мне понравилось. В наше время так редко попадаются ребята, наделенные хотя бы воображением улитки.

— Вы сказали, что его имя Мадден? — продолжал я,

— Мадден, — повторил он.

— Он много путешествовал?

— Не имею понятия. Этот человек ничего о себе не рассказывает. Сидит, курит, ухмыляется, иногда подшучивает; вообще же ограничивает свой вклад в развлечение общества тем, что выглядит как джентльмен и держит себя джентльменом. Нет, — прибавил Стеннис, — он не подойдет к вам, Додд; вы любите более прозрачную жидкость. Он покажется вам мутным, как вода из лужи.

— У него огромные светлые усы вроде рогов? — спросил я, вспоминая фотографию Годдедааля.

— Вовсе нет, с какой стати? — возразил он.

— Он часто пишет письма? — продолжал я.

— Почем я знаю? — ответил Стеннис. — Что это с вами? Я никогда еще не видел вас в таком настроении.

— Дело в том, что я, кажется, знаю этого человека, — сказал я, — кажется, я его разыскиваю. Я положительно думаю, что он мой давно пропавший брат.

— Не близнец, во всяком случае, — заметил Стеннис. Так как в это время подали экипаж, то он уехал.