– Верьте мне, как я верю вам, – серьезно произнесла Софи. – И взамен слепого доверия я прощу у вас доверия немого. Не пишите мне ни слова, иначе мы можем возбудить подозрения госпожи Монпарно.
– Это будет для меня большим лишением. Но что делать, повинуюсь. По крайней мере, не лишайте меня известий от вас!
– Нет, нет, хотя это будет нелегко, так как мне придется посылать вам письма кружным путем, чтобы кто-нибудь не узнал вашего настоящего местопребывания. Ну, да я это устрою. Кажется, мы обо все переговорили. Хотите, я помогу вам уложиться? Вам, наверно, предстоит много укладки, так как вы надолго покидаете Ниццу.
– Ничего, все уложится в два чемодана, – весело произнес я. – Из мебели у меня ничего нет, безделушек, как видите, мало. Остается только белье, платье и еще кое-какие вещи. Все это я быстро уложу, не утруждая вас.
– В таком случае, я ухожу, – сказала Софи. – Я уже и так сижу у вас больше часа, и госпожа Монпарно, наверное, выходит из себя. Вы проводите меня вниз?
– Конечно! – ответил я, открывая дверь и пропуская ее вперед.
Она стала спускаться по лестнице. Я шел сзади, не сводя с нее очарованных глаз. Я был глубоко растроган мыслью, что она приносила мне в жертву все, что имела: и семью и друзей. Что эта семья состояла из одной госпожи Монпарно я как-то упускал из виду, иначе моя благодарность была бы не так горяча.
Выйдя из подъезда, Софи, с очаровательной неосторожностью, за которую я все-таки мысленно пожурил ее, остановилась на улице, продолжая строить планы будущего и не обращая внимания на любопытные взгляды соседей, заметно прислушивавшихся к ее словам. Я тщетно старался умерить звук ее голоса; она, казалось, не понимала, чем она рискует.
Вдруг, в тот момент, когда мы уже окончательно простились, она неожиданно воскликнула:
– Ах! какая я глупая! Я чуть не забыла письма.
– Какие письма? – удивился я.
– Те, которые я заставила вас написать. Вы же не можете отправить их теперь, так как там говорится и о моем отъезде. Это должна сделать я.
– Вы правы.
– Принесите их, пожалуйста, хорошо?
Я быстро вбежал по лестнице и вошел в свою комнату, дверь которой оставалась открытой.
Письма по-прежнему лежали на столе. Взяв их в руки, я заметил, что они запечатаны. Мне помнилось, что я не успел этого сделать. Но, может быть, их запечатала Софи. Я не стал задумываться над этой, казалось мне, незначительной подробностью и поспешно спустился вниз, на этот раз заперев комнату.
– Благодарю вас, – сказала Софи, пряча все три конверта, – не бойтесь, я не забуду. Я – деловая женщина.
Я охотно согласился с последним.
Прощаясь со мной, она бросила взгляд на раскрывавшуюся перед нами панораму узких извилистых улиц.
– Эта старая Ницца – настоящий лабиринт, – сказала она с гримасой. – Того и гляди, можно заблудиться.
– Хотите, я вас провожу? – предложил я.
– Вы были бы очень милы.
Я довел ее до угла Пасторелли, почти до самого дома, под любопытными взглядами соседей, отлично знавших и ее и меня.
– До скорого свидания в Генуе, – шепнула она мне на прощание.
И я пошел домой, опьяненный счастьем, которое, как известно всем, обладает особенным свойством делать людей глупыми.
Глава XII
Загадочная спутница
На другой день, в семь часов утра, я уже входил в вагон третьего класса экспресса на Марсель. В одном из отделений оказалось несколько свободных мест. Я занял одно из них, в углу, около двери, и, положив бывший при мне чемодан наверх в сетку, раскрыл газету, не столько для чтения, сколько с целью закрыться ею от взглядов моих соседей. Не успел я этого сделать, как мимо окна промелькнула чья-то тень и почти сейчас же в дверях купе появилась женская фигура. Не подымая глаз от газеты, я отодвинулся в сторону, давая ей возможность пройти мимо меня к свободному месту. Она села рядом со мной. Машинально, продолжая читать, я бросил на нее беглый взгляд, какой мы, мужчины, невольно бросаем на каждую женщину, случайно оказавшуюся нашей соседкой. Увы! моя спутница была так герметически закутана, что представляла собою какой-то бесформенный сверток, сделанный из клетчатого, черного с синим пледа, на который была надета огромная шляпа-cloche. Между пледом и шляпой не было никакого расстояния, кроме того, их соединяла между собой густая черная вуаль, через которую не было никакой возможности различить черты лица незнакомки.
Придя к этому убеждению, я перестал обращать на нее внимание и углубился в газету. От Ниццы до Канн поезд останавливается только в Антибах. Следовательно, у меня было, по крайней мере, полчаса времени, которым я и воспользовался, чтобы вздремнуть после проведенной мною почти бессонной ночи. Не доезжая Канн, я с самым равнодушным видом сложил все еще находившуюся у меня в руках газету и положил ее в карман, чтобы быть готовым выйти.
– Канн! Канн! Пять минут остановки!