Тайна Кутузовского проспекта

– Хорошо, я отвечу тебе… «Витман» или «Сорокин»… Такие имена не упоминались?

– Нет.

– Как зовут Айзенберга?

– Его имя идентично имени известного французского писателя… Если русские не играют тобой, ты должен угадать.

Малроу покачал головой:

– Мне не надо гадать, Джим. Я знаю. Этого французского писателя звали так же, как интересующего меня человека, – Эмиль.

Волл вернулся за стол, положил свои огромные руки на папку:

– Верно. Мистер Эмиль Айзенберг. По словам Дэйвида, он в ближайшее время приедет в Штаты – подписывать контракт на будущие книги…

– Одна связана с делом Федоровой, а другая?

– «Русская мафия».

– Как будет назвываться книга о Федоровой?

– Я не отвечу на этот вопрос, Джон… Я сказал и так слишком много… Я верю тебе – только потому и говорил, малыш… А сейчас я думаю, что не должен был этого делать…

– Но ты знаешь, как должна называться будущая книга об актрисе?

– Я знаю несколько названий… Какое выберет издательство – их дело, не мое… Меня вообще не очень интересует эта книга… Меня интересует второй манускрипт – о русской мафии… о ее связях…

– Хорошо… Я помогу тебе… Мистер Айзенберг – это, как понимаешь, псевдоним – пытал миссис Федорову.

Волл кивнул:

– Сходится… Одно из возможных названий «Палач и жертва»… Можешь передать это русским…

– А если они спросят, когда ожидается приезд мистера Айзенберга?

– В этом месяце.

– Дата неизвестна?

– Нет… И передай, что я бы хотел получить данные о том, чем занимался в России мистер Игорь Бах, в прошлом москвич, тридцать девятого года рождения, художник, ныне – один из бруклинских мафиози, контролирует бензиновый бизнес в Майами и два рыбных дока в нашем городе…

… Через день после получения информации об «Эмиле Айзенберге» семипалатинское УКГБ сообщило, что «Сорокин Евгений Васильевич – после расконвоирования в марте 1965 года – снимал комнату в семье Фрица и Марты Айзенберг, механизаторов колхоза имени Шестидесятилетия Октября (до этого – колхоз им. Берия, им. Кагановича, им. Хрущева).

Фриц и Марта Айзенберги выехали в ФРГ сразу после того, как им не разрешили прописаться в Саратовской области, где они проживали до массовой депортации немцев Поволжья летом сорок первого. Дочь, Ева, еще в 1986 году переехала в Краснодарский край, где вышла замуж за Хренкова Эмиля Валерьевича, который взял ее фамилию, эмигрировала в ФРГ следом за родителями; муж остался в СССР.

– Сходится, – сказал Костенко, возвращая Строилову информацию чекистов, – надо обращаться в ОВИРы, там где-то его фотография торчит. Вполне может быть, что он уже получил выездной паспорт… Не упустить бы…

– Готовьте запрос, – сказал Строилов. – Действительно, счетчик включен, хотя я не очень-то понимаю, отчего он так заторопился.

– На нем трупики висят, – ответил Костенко. – Мишани и Людки…

– Думаете, только их двоих?

… Из Краснодарского края сообщили, что Эмиль Валерьевич Айзенберг, пенсионер, пасечник, прописан в Привольном; большую часть времени проживает в отрогах гор – сдает мед в потребкооперацию; четыре месяца назад запросил выездную визу в ФРГ для воссоединения с семьей: его жена, Айзенберг Ева Фрицевна, выехала в Эссен в 1988 году; вызов прилагается.

… Корреспонденцию в доме Айзенберга доставала из ящика соседка, Меланья Тихоновна Божко; к ней-то и приехал разбитной, чубатый шофер, «Здорово, бабка, не померла еще? Давай, что есть, дядьке Эмилю»…

Охапку газет, два письма и овировскую открытку передал экспедитору армавирского райпотребсоюза Гнушкину; тот зашел в кабинет заместителя председателя, следующим утром зампред отправился в Сочи, заглянул к стародавнему приятелю – в прошлом завотделом исполкома, а ныне директору кооперативного ресторана, оттуда поехали на почту и позвонили в Москву; люди из группы Строилова сразу же установили, что фамилия московского абонента была Никодимов, боевик Хренкова-Витмана-Сорокина.

Затем были зафиксированы три звонка; Никодимов связался с неким Ибрагимовым; тот позвонил Сандумяну, который и вышел на Сорокина:

– Эмиль, пришла путевка в санаторий, будешь выкупать?

14

Борис Михайлович Пшенкин начал фейерверково. Его повесть о рабочих Дальнего Востока пришлась ко времени, особенно образ главного агронома-добрый, смелый, широко образованный передовик, пример для подражания, настоящий литературный герой, а не ломкий студент или страдающий интеллектуал, полный сомнений и комплексов. Повесть издали в конце шестидесятых; поросль молодых литераторов, «дети XX съезда», ворвавшиеся в литературу, когда их отцы и матери возвратились из тюрем, медленно, но неуклонно задвигались в тень. Переизданиям они не подлежали, рецензированию в газетах – тоже, незачем лишний раз напоминать читателям имена, которые должны исчезнуть. Суслов уже дал неписаную директиву поворачивать вспять, к привычному прежнему; «с критикой можем выплеснуть и ребенка; да, были отдельные нарушения законности, но не это определяло наше триумфальное движение к развитому социализму, которому ныне аплоди-Рует все прогрессивное человечество»