Молодые сельские сквайры, беседовавшие за завтраком лишь о голландских кобылах и жеребятах, о славных семичасовых поездках верхом через три графства, и которые вставали от накрытого стола, дожевывая холодный филей, чтобы взглянуть на растянутое сухожилие лошади или на жеребенка, только что привезенного от ветеринара, так вот эти самые сквайры сочли Роберта Одли, мирно жующего кусочек хлеба с мармеладом, персоной, не стоящей их внимания.
Молодой адвокат привез с собой пару собак, и сельские джентльмены, которые платили по 50 фунтов за пойнтера и могли проехать сотню миль, чтобы посмотреть на выводок сеттеров, прежде чем заключить сделку, громко смеялись над двумя несчастными шавками; одна из них бежала за Робертом от Ченсери-Лейн, другую же Роберт отобрал у уличного торговца, который бил ее. И более того, так как Роберт настаивал, чтобы эти два весьма плачевного вида животных находились под его креслом в гостиной (к большому раздражению госпожи, которая, как мы знаем, не любила собак), то гости Одли-Корта смотрели на племянника баронета как на безобидного чудака.
Во время своих прошлых посещений Корта Роберт Одли выказывал слабый интерес к занятиям спортом. На спокойном сером пони сэра Майкла он не спеша трусил по вспаханным полям, и, притомившись, останавливался, тяжело дыша, у ближайшего фермерского дома и выражал сильнейшее желание больше не гнаться за гончими в это утро. Он зашел так далеко, что надел с великим трудом пару коньков с целью покататься по замерзшему пруду и позорно упал при первой же попытке; раскинув руки, он безмятежно лежал на спине, пока стоящие рядом не решили, что пора его поднять. Он уселся на заднем сиденье экипажа во время приятной утренней прогулки, бурно протестуя, когда коляска ехала в гору, и каждые десять минут требуя остановиться, чтобы поправить подушки. Но в этом году он не был склонен к подобного рода развлечениям. Все время он проводил, слоняясь по гостиной и стараясь угодить и быть любезным с госпожой и Алисией.
Леди Одли принимала знаки внимания племянника в своей изящной детской манере, которую ее обожатели находили очаровательной; но Алисия была возмущена переменой в поведении кузена.
— Вы всегда были жалким, бездушным занудой, Боб, — с презрением разразилась юная леди, врываясь в гостиную в костюме для верховой езды после охотничьего завтрака, на который Роберт не явился, предпочитая чашку чая в будуаре госпожи. — Но в этому году не знаю, что на вас нашло. Вы не годитесь ни на что, кроме как держать шелковую ленточку и читать Теннисона леди Одли.
— Моя дорогая вспыльчивая, стремительная Алисия, успокойтесь, — взмолился молодой человек. — Вывод — это не барьер, и вам не стоит выносить свое суждение так быстро, как несется ваша лошадка Аталанта, беря барьер, в погоне за несчастной лисой. Леди Одли интересует меня, а соседи моего дяди — не очень. Этот ответ вас удовлетворит, Алисия?
Мисс Одли презрительно вскинула голову.
— Лучшего ответа я от вас и не получу, Боб, — нетерпеливо произнесла она. — Ради бога, развлекайтесь как хотите; сидите, развалившись, в кресле хоть целый день с этими вашими нелепыми собаками на коленях, портите портьеры госпожи своими сигарами и раздражайте всех в доме своей глупой флегматичной физиономией.
Услышав эту тираду, мистер Роберт Одли широко раскрыл свои красивые серые глаза и беспомощно посмотрел на Алисию.
Молодая леди расхаживала по комнате, постукивая кнутом по своему костюму для верховой езды. Ее глаза горели гневным огнем, на смуглых щеках выступил яркий румянец. По всем этим признакам молодой адвокат не мог не догадаться, что его кузина в гневе.
— Да, — повторила она, — своей глупой, флегматичной физиономией. Вы знаете, Роберт Одли, что, несмотря на ваше показное дружелюбие, вас переполняют тщеславие и надменность. Вы свысока взираете на наши развлечения; вы поднимаете брови, пожимаете плечами, откидываетесь назад в своем кресле и игнорируете нас и наши занятия. Вы эгоистичный сибарит без сердца…
— Алисия! Бога ради!
Выронив газету, он беспомощно смотрел на свою обидчицу.
— Да,