Тайна Лоэнгрина

– Портрет Карла находился в комнате, где ты спишь. Это была его любимая комната: с видом на альпийские предгорья. Здесь он провел последние дни. После его ухода я несколько лет ничего не меняла в доме. А в тот день, когда приехал твой отец… – сказала она и прикрыла глаза, вероятно, вспоминала тот день. – Он был такой большой, Вольф. Большой русский медведь… Мы разговаривали, и я показала ему портрет Карла. А потом, сама не знаю почему, попросила его перенести портрет в кабинет. А Лоэнгрин… Он тогда находился в кабинете… Карлу нравилась эта картина. К тому же она досталась ему по наследству…

Она снова задумалась на какое-то мгновенье. Сильва не мешал, не торопил с рассказом.

– Вольф сказал, что нужно их поменять местами, потому что две несхожие по жанру картины, да еще с такими массивными рамами, в небольшом кабинете не смотрятся рядом. Я согласилась. С тех пор Лоэнгрин находится в спальне.

– Мне нравится эта картина. Я иногда с ним мысленно разговариваю.

– С кем?

– С рыцарем, – засмеялся Сильва.

– Ты и с котом разговариваешь. Не только мысленно.

– И с котом, да. А вообще, спасибо, что ты выделила мне эту комнату. Мне нравится смотреть в окно на горы, на небо и… я как будто не один. Он следит за мной. Рыцарь Лоэнгрин. Не знаю, как художники добиваются подобного эффекта. Изображение на картине плоское. Почему же наш глаз воспринимает взгляд на портрете, смотрящим прямо на нас? Мистика?

– Нет никакой мистики, – улыбнулась Грета. – Так устроены наши глаза. А вернее, мозг. Именно мозг переносит на портрет восприятие трехмерного объекта. Когда зрачки на портрете направлены прямо на зрителя, то под любым углом нам будет казаться, что человек с картины поворачивается вслед за нами. Но «следят» не все портреты. Только те, где человек изображен в анфас, повернутым к зрителю. При развернутой голове, даже ненамного, иллюзия следящего взгляда пропадает. В отличие от реального общения, когда собеседнику не обязательно смотреть на нас в анфас. Мы ощущаем его направленный на нас взгляд, даже если мы видим человека в профиль или в три четверти. Потому что наш глаз трехмерный.

– Подожди, а как же «Неизвестная» Крамского? Я точно помню, что девушка на картине сидит не прямо, а чуть повернута. А глаза ее все равно «следят» за нами.

– Гений художника. У неизвестной красавицы черные глаза – это работает на психическом уровне. Психологический эффект: достаточно лишь ощущения, что девушка смотрит на зрителя. А дальше работает воображение, которое и дорисовывает направление взгляда. Кстати, Пабло Пикассо у своей «Испанки с острова Майорка» вообще не прописал глаза. Намеком – лишь пятна. Тем не менее за зрителем они «следят». Гений художника и психология.

– Ты сказала, что «Лоэнгрину» не меньше двух столетий. Как он оказался у твоего мужа? Ну и это сходство с Генрихом просто удивительное. Это не может быть психологическим эффектом. Я не могу настолько обманываться, согласись. Что за тайна здесь сокрыта?

– Никакой тайны нет. Карл, мой муж, принадлежал семье Виттельсбахов. Как и предки Генриха.

– Однако твой муж совсем не похож ни на Генриха, ни на Лоэнгрина.

Грета рассмеялась:

– Сильва, портретное сходство может проявиться через несколько поколений. Случайная комбинация генов. Так же, как и наследственные болезни, таланты или, наоборот, пороки. Так мне кажется.

– А как картина оказалась у Карла?

– Он рассказывал, что несколько полотен восемнадцатого и девятнадцатого веков достались ему, как и другим внукам, от бабушки. Ему лично – «Лоэнгрин», пейзаж Георга Генриха Крола, пара картин неизвестных авторов. А до этого коллекция находилась у Елены, принцессы Турн-и-Таксис, сестры Сиси.

– Елизаветы Австрийской?

– Да. Сиси подарила «Лоэнгрина» своему другу – королю-романтику Людвигу. После его смерти картина, видимо, вернулась ее основным владельцам.

– Это легенда?

– Почему же легенда?

– Не верится… – Сильва покачал головой, – похоже на красивую сказку.

– Бавария полна сказок, это так. Но есть и правдивые истории.

– Значит, твой муж принадлежал очень знатной семье? И очень влиятельной?

– Знатной – да. Но влиятельной – вряд ли. Череда морганатических браков лишила его предков политического влияния и большого богатства. Зато его родители и дед с бабушкой, да и он сам заключали браки по любви и были счастливы, – добавила Грета с несвойственным ей кокетством: женился-то Карл на ней, Генриетте. Женился по любви.

– Грета, но должен же существовать кто-то, с кого художник писал своего рыцаря. Ты знаешь, кто это?

– Карл считал, что это Вильгельм, герцог Баварии, родоначальник младшей ветви Виттельсбахов. Вильгем – прадед императрицы Сиси и ее сестры Елены. Ты можешь убедиться в этом, взглянув на его портрет. Найди в интернете.

– Значит, Генрих фон цу Аурих тоже Виттельсбах? А при чем тогда Эппенштейны?

– Ну что за глупый вопрос, племянник. У любого человека есть мать и отец. Мать – Эппенштейн, отец – фон цу Аурих. Бабушка отца принадлежала младшей ветви Виттельсбахов.

– Как все запутано! – рассмеялся он.

– Разве?

– Ну да. Для простого человека это все сложно понять.