Тайна лотоса

Нен-Нуфер опустила глаза. Хатор послала его к ней по другой причине, только старухе это знать не следует. Пусть себе подсмеивается, глядя, как она вгрызается в скрипящий на зубах хлеб. Здесь никто не просеивает муку от песка, как делают в храме, и пиво здесь лишено привычной сладости, как и в доме храмового стражника. Здесь нет места для будущей жрицы, но это народ, ради благополучия которого она танцует.

Люди, сытые и довольные кратким отдыхом, поднимались с земли, чтобы вернуться к работе. Проводив последнего стражника, старуха спросила Нен-Нуфер:

— Тебе нужна чистая материя?

Она привыкла к мягким рулончикам папируса и никогда прежде не выпускала кровь наружу, но сейчас Хатор в наказание заставляет повязать себе льняные тряпки, будто рабыне, но она покорно примет наказание, как и вернувшуюся в тело боль. Трудно будет дойти до храма, но она справится, и пусть её кровь станет последней каплей гнева Великой Богини. И пусть она не карает царевича Райю за её ложь.

— Гляди, как смотрит, — старушечья рука легла ей на плечо. — Кекемур явно положил на тебя глаз.

Нен-Нуфер повернула голову, но юноша уже отвернулся. Без кнута он больше не выглядел стражником. С серпом в руках и в перемазанной илом юбке, его не отличить было от остальных мужчин.

— Обувайся, — старуха швырнула на циновку сплетённые из тростника сандалии. Кекемур велел сидеть под навесом до вечера, но старуха явно решила, что девица способна работать. Если она уйдёт сейчас, её никто не остановит, но, быть может, Великая Хатор неспроста привела её на ячменное поле. Амени велел беречь руки, но пока окончательно заживут ноги, затянутся и ссадины на руках.

Поблагодарив старуху, Нен-Нуфер обулась и присоединилась к женщинам, которые таскали за жнецами корзины, чтобы принять у них колосья. На них были только юбки, и всё равно ручьи пота бежали между грудей. Лён на её груди вскоре сделался совсем прозрачным, и она присела отдохнуть подле своей наполовину наполненной корзины. Только выдохнуть ещё не успела, как перед ней замерли дорогие кожаные сандалии. Она подняла глаза.

— Я сказал тебе оставаться до вечера под навесом, — Кекемур бросил в её корзину охапку колосьев. — Ты ослушалась и чуть не угодила в пасть крокодилу, а сейчас попадёшь под серп.

Он протянул ей руку и поднял с земли, потом подхватил её корзину и скомандовал:

— Следуй за мной.

Он нёс корзину в житницу, размахивая серпом, будто кнутом. Дурная привычка, подумала Нен-Нуфер, стараясь нагнать юношу. Зной и пиво сыграли с ней злую шутку, тростниковые сандалии стали каменными, и она с большим трудом отрывала их от земли. Кекемур оглядывался и подбадривал словами, но у житницы Нен-Нуфер ухватилась за столб и съехала по нему на землю.

— Больше никуда не ходи.

Она кивнула и нащупала столб затылком. Полуобнаженные женские фигуры сменяли одна другую, они мелькали перед ней в солнечной дымке, а потом веки сами опустились. Нен-Нуфер почувствовала щекой землю, но подняться уже не смогла. Когда же вновь открыла глаза, лёгкий ветерок обдал её своим дыханием, и глаза спокойно, не щурясь, взглянули вдаль, где по тёмной глади Великой Реки уже пробегали красноватые блики — ладья Амона почти полностью скрылась на Западе. Скоро закроют храмовые ворота, а на пальце нет кольца Амени, чтобы показать стражникам. Она подскочила и тут же пошатнулась.

— Не бойся!

Она не заметила сидевшего рядом Кекемура, но тот успел подхватить её, и она благодарно прижималась влажным лбом к его высоко-вздымающейся груди, пока перед глазами не перестало рябить.

— Я не позволил тебя разбудить, — произнёс он тихо, когда Нен-Нуфер отступила от него. — Все уже разошлись, но я провожу тебя домой.

Он коснулся её локтя.

— Пойдём, чтобы первый час вечерних сумерек не застиг нас в дороге. Где ты живёшь?

— Нам с тобой по пути, если ты идёшь в город. Я живу при храме Великого Пта, и если он не рассердился на меня, то у ворот будут стоять те, кто знает меня в лицо. Иначе мне некуда торопиться.

Она попыталась улыбнуться, но лицо стражника оставалось непроницаемым.

— Тебе нечего бояться, Нен-Нуфер. Если потребуется, я останусь с тобой до рассвета. Ведь это я не позволил тебя разбудить.

— Благодарю тебя, Кекемур, но я верю в благосклонность Богов. Они не карают тех, кто не заслужил кары, а тебя должна ждать лишь их благодарность за заботу обо мне. Идём.

— Не спеши. Ты всё ещё слаба. И пусть я потерял кнут, я найду слова, чтобы убедить храмовую стражу впустить тебя.

Нен-Нуфер вновь попыталась улыбнуться, теперь уже горько. Она вспомнила, как ей грозили кнутом перед входом в башню — теперь бы она была только рада, если бы её не впустили к Пентауру. Ноги отказывались идти, но она заставляла себя двигаться вперёд ради Кекемура. Он устал за долгий и тяжёлый день, и кто знает, сколько часов ему отведено на сон. Дорога давно опустела. Даже ослы не тянули с рынка пустые телеги. Она прибавила шагу, и Кекемуру даже пришлось ухватить её за локоть.

— Ты спешишь. А я не хочу так скоро расставаться с тобой.