Тайна Лысой горы

—Хорошо, да не очень,— вздохнул я и кивнул на пустырь с засохшими прутиками.— Думаете, мы не знаем, зачем вы нас позвали. Вон — засохли...

Азим-ака опустил голову, будто это он был виноват в случившемся, а не мы, громко взявшиеся озеленить пустырек около чайханы.

—Наверное, здесь земля плохая,— сказал Азим-ака.— Плодородный слой тонкий, как лепешка — корням не за что уцепится... Знаете что — давайте лучше

разобьем здесь хороший цветник и поставим для стариков две новенькие тахты — посетителей много, не хватает ведь на всех.

—А что будем делать с высохшими деревьями?— спросил я.

—С деревьями?— встрепенулся Азим-ака и ответил уклончиво: — А деревья... Это... Наверное, они мешать будут... Да и засохли они — сам ведь говоришь.

—Ясно, что засохли,— вздохнула Стелла.— Тахта — это, конечно, проще. Ее поливать не надо — так стоять будет. Все понятно — айда, ребята...

Мы пошли выкорчевывать засохшие деревца, и каждый из нас чувствовал в эту минуту, будто несет на себе неподъемный груз. Не глядя друг на друга, мы молча выкапывали засохшие прутики, они гулко откликались на каждое прикосновение лопаты, и в этом бессловесном гуле мы слышали укоризну. Никогда бы не подумал, что это несказанно тяжелое дело — выкапывать погибшие по твоей вине деревца. Как ругали мы себя в эти минуты. Но и запоздалое раскаяние уже ничем не могло помочь — оставалось доводить начатое до конца. Азим-ака, видимо, понял, какое настроение владело нами — подошел и громко стал говорить о том, какой здесь будет чудесный цветник, как будут радоваться поселковые аксакалы, любуясь пышными букетами и восседая при этом на новеньких тахтах, которые мы, конечно же, сделаем сами.

Вырытые деревца мы сложили у тандыра, теперь они годились лишь на то, чтобы опалять жаром румяные бока самсы — а уж ее-то Азим-ака умел готовить мастерски.

— Как насчет досок?— спросил я.— Тахты из чего делать будем?

Азим-ака с готовностью ответил:

— Будут доски. Я уже говорил с Гафуром Рахимовичем — отцом твоим. С лесосклада позавчера доски привезли, а нам завтра дадут.

—Тогда завтра и придем,— сказал я.— А цветник осенью начнем сажать — сейчас все равно нельзя.

—А можно и деревья еще раз попробовать,— осторожно предложил Азим-ака.— Может, приживутся?

—Так ведь земля плохая,— с плохо скрываемой иронией ответил я.

Азим-ака улыбнулся:

—А теперь будет хорошая! Я почему-то уверен!

Стелла не выдержала:

—Деликатничаете вы с нами, Азим-ака. И напрасно. Нас бы надо самих, вместо самсы, в тандыр налепить и на этих вот прутьях малость поджарить.

—Верно!— подхватил я.— Тогда и земля сразу хорошая станет. И розы расцветут. И аксакалы обрадуются...

Азим-ака с испугом поглядел на нас, пытаясь понять — шутим ли мы.

Чей проект победит?

Так подкрался сам собою момент, которого мы с нетерпением ждали. Можно было отправляться к отцу Васьки Кулакова — «бороться с эхом». Все очень просто. Васькин папа — столяр знаменитый, он из дерева любые штуки умеет выделывать. Что для него тахту срубить — это он запросто. Дело не в тахте, конечно. Ее мы сами сделать хотим. Но лучшего повода найти путь к сердцу Николая Степаныча вряд ли сыщешь.

— Готовьте доски!— наказали мы Азиму-ака и отправились прямиком к Николаю Степанычу.

У дома мы встретили Ваську. Увидев, как решительно шагает наша пятерка, Кулак изменился в лице.

— Вы куда, ребята?— спросил он.— Что случилось?

— К бате твоему идем.

У Васьки запрыгали глаза — чуть с лица не убежали.

—А зачем, ребята? Может, не надо, а? Я ведь больше не буду.

Никогда бы не подумал, что Кулак может так струсить. Мы не выдержали и рассмеялись. А мне почему-то грустно за него стало.

—Ну даешь, Кулак! В чем опять провинился — ну-ка, честно признавайся. Мы ведь не ругаться идем, а...

Я вспомнил, как Азим-ака зазывал нас в своей заявке, и завершил:

— Советоваться идем к твоему бате. По столярному делу нам подмога требуется. Две тахты надо около чайханы построить для аксакалов.

—Фу ты!— вздохнул Васька.— А я подумал...

—Ладно, веди лучше к бате. Петух один тоже думал-думал и в шурпу попал.

Васька пропустил нас в калитку и тут же, забежав вперед, заискивающе спросил:

—Ребята, а вы, правда, только про тахты будете с батей говорить?..

Николай Степанович работал в своей мастерской. Пол был увит барашками кудрявой стружки, пахло клеем.

—Вот это инструменты!— восхищенно воскликнул Фархад, оглядывая стены, увешанные столярными доспехами.— Не то, что в нашей Академии.

Восклицание Камилова явно пришлось по душе Николаю Степановичу.

—Верно-верно, — добродушно посмеиваясь, сказал он. — Струмент — первое дело во всяком, можно сказать, предприятии. Без струмента только корову пасти. Да и то хворостинка нужна.

Он спохватился.

— Погодите, ребята, а чего пожаловали целой делегацией. Может, Васька чего снова набедокурил?— Николай Степанович недобро глянул на сына, в глазах его в эту минуту уже не было того счастливого благодушия, которое читалось в них, когда он любовно оглядывал инструменты.

— Говори!— подступил он к Ваське.— Чего натворил?

Васька испуганно закрылся рукой, ожидая, что сейчас будет очередная трепка.