И ведь в самом деле жаль мельнику птаху, жаль, да денег того жальче. Засунул он пленницу в клетку, пошёл лошадей запрягать, чтобы во дворец ехать, а в дом вернулся – глядь, лежит на дне клетки тельце бездыханное.
Вытряхнул он со злости то, что было птичкой в запруду, погоревал о потерянных деньгах, да и забыть хотел. Только не забывается ничего – болит сердце, словно кто в кулаке его сжал, и такая тоска на душе, будто засунули душу в клетку, да и дверцу захлопнули. День и ночь златинка мельнику видится – глядит на него с укоризной, звенят тихонько колокольчики, а в звоне том слышится – "Я бы жить могла, людям радость нести, зачем ты убил меня, мельник?" – Мельник оправдывается – "Откуда ж мне знать, что ты в неволе жить не сможешь?" – А она на это – "Должен был знать. Разве счастье живёт в неволе?"
Продал мельник свою мельницу, да и съехал отсюда в чужие края. Что с ним стало потом – никто не слыхал. А в запруде с той поры странные рыбёшки объявились – днём их не видать, а ночью мелькают, светятся в воде золотые фонарики.
Правда, сколько раз я там был, сам их не видал ни разу. Вот так-то.
Ну да ладно, кончай разговоры. Похоже, погода портится.
К вечеру, как уже подъезжать к мельнице, натянуло откуда-то мрачные тяжёлые тучи, подул сильный ветер. По ветру вместе с пылью и листвой летели странные существа, похожие на тусклые мыльные пузыри – капурёхи. Они издавали жалобный писк и словно просились в повозку. Девочки испугались, Андерс замахал руками, закричал: "Кыш-кыш! А ну пошли отсюда! Вас только здесь не хватало!"
Резкий порыв ветра раскидал капурёх в разные стороны, и они исчезли. Но своё дело сделали – неприятности накликали.
Гигантский всполох с треском и грохотом разорвал небосвод пополам, и разразилась страшная гроза. Молнии сверкали чуть не в двух шагах, гром гремел над самой головой не переставая. Лошади в панике пронзительно ржали, вскидывали головы и скалили зубы. Ещё минута, и они понесут. Как удержать их? Что, если разобьётся фургон!
Юстасу пришлось спрыгнуть с козел и успокаивать коней.
Дорогу напрочь размыло, колёса увязали, фургон кренился и, казалось, вот-вот перевернётся или развалится, оси трещали от натуги. Это ж надо было попасть в такую передрягу! Пропадёт зерно!
И вот тут, к счастью, из-за пелены дождя показалась старая мельница.
Тамошние обитатели, услышав сквозь ливень ржание коней и крики, бросились открывать ворота. И вот уже взмыленные и выбившиеся из сил кони распряжены, насухо вытерты и поставлены в тёплую конюшню.
– Как там зерно? Не вымокло?
– Цело и сухо. Мастерски вы его укутали.
– А то! – Не хуже, чем младенцев новорожденных. Не такое сейчас время – хлебом разбрасываться.
Теперь можно было позаботиться и о людях. Растереть докрасна льняными полотенцами, переодеть в чистую, пусть и не всем по росту, одежду, накормить-напоить горячим. И каждому, – что взрослым, что детям, не принимая отказов, налить по стаканчику горячей воды с вином, мёдом и корицей. Ах, какое же это великое дело – в ливень и грозу быть под крышей, в сухости, в тепле, среди добрых друзей!
Приветливые лица, жар растопленного очага, мягкий свет восковых свечей – что ещё нужно для счастья?
Гроза продолжала бушевать за ставнями, но о ней уже можно было говорить как о чём-то прошедшем.
– Как же я испугалась, – всё, думала, – концы! – фургон сейчас рухнет с обрыва, и мы с ним вместе!
– А я? Я чуть не умерла со страху! Если бы не дядя Юстас!..
– Знаешь, папа, ты у нас настоящий герой!
– Ладно вам, нашли героя. Я сам перепугался не меньше вашего.
– Это ещё что! Однажды в грозу молния в сосну попала – здесь неподалёку, на холме, так сосна факелом вспыхнула – поутру только чёрные головешки остались. И ливень не помог. А то в двух шагах от амбара в землю ухнула, ещё чуток и разгребали бы мы угольки.
– Ты, Густав, мне детей не пугай. Нечего. Этой мельнице никакие молнии не страшны.
– Видно чёрт порушил плотину в поднебесье – куда такая прорва? – льёт да льёт! Один ливень кончился, другой зарядил. Вот, верьте слову, – денёчка два-три такого дождика, и развезёт дороги – ни проехать ни пойти. Ни обоза тебе из города, ни телеги из деревни – тишь да благодать.
– Оно б неплохо отдохнуть недельку, – вздохнул Большой Клаус, самый молодой из подмастерьев.
– Обрадовался! – окоротил его рассудительный Гюннар. – А не приведи Господь, вода снесёт запруду? Только-только ведь починили, двух месяцев не прошло. Забыл? Всю плотину по камешку собирать пришлось, створки заново тесать, стену по-новой возводить. Вспомнишь, аж холодом обдаёт!
– Не накаркай!
– Э-э, друзья, разговор-то мимо нас проскакивает. Ну-ка, давайте, выкладывайте, что у вас тут стряслось?
– Что стряслось? – переспросил Густав. – А шут его знает, что стряслось! Тебе объяснять не надо, сам знаешь, строилось здесь всё основательно, на века – дуб морёный, булыжники неподъёмные – да пусть хоть сорок дней хлобыщет ливень – устоит плотина.