Трудный хлеб убийцы полит, должно быть, потом. Крепким, мужским. И не только им. В своих не праведных трудах и хлопотах по скорейшему устранению ни в чем не повинной Ольги Самариной, наемник явно не имел времени помыться.
Он вонял.
Вонял повсюду и всеми запахами давно немытого человеческого тела.
Мне приходилось слышать, что есть люди, которых «естественные» запахи возбуждают. Во мне, стало быть, природа совершенно заглохла и мой извращенный вкус любит запахи хорошего мыла, дезодоранта и приличной туалетной воды.
Но мне представлялась достаточно сложной задача объяснить это киллеру, который столь щедро предоставил мне ответную возможность обнюхать его.
Однако, то место, в которое он пихнул мое лицо, оказалось средоточием невыносимо-тошнотворных запахов. Хотелось натянуть на себя противогаз. Сжав зубы, едва дыша, я пробормотала: «А не сходишь ли ты помыться сначала, Дима?»
Он, должно быть, решил, что ослышался. В крайнем случае, что я пошутила. Он оттянул меня за волосы, чтобы посмотреть мне лицо. Но отвращение, написанное на вышеуказанном лице, подтвердило, что не ослышался и что это была не шутка…
Несколько запоздало я поняла, что мои гигиенические навыки смертельно опасны, и предложение джигиту помыться равносильно оскорблению. Потому что он приставил пистолет к моему виску и прошипел: «Пристрелю, бля. А ну, давай!»
И он снова ткнул меня лицом в свой мощный пахучий член, рванувший навстречу моему рту из крепко заношенных трусов.
Не могу.
Не буду.
Не буду, и все!
Пусть стреляет. Прямо сейчас.
Стараясь не думать о том, как сейчас тихо хлопнет выстрел, я демонстративно отвернула голову в сторону дверей, насколько позволяли мне мои короткие, всей волосатой пятерней удерживаемые, волосы.
… В дверях комнаты безмолвным изваянием стоял Джонатан. Мне показалось, что глаза его, как в «ужасниках», полыхают синим огнем.
Сделав мне знак, чтобы я молчала, он скользнул еще на шаг вперед. Ноги его были босы и двигался он бесшумно.
Киллер дергал тазом и тянул меня за волосы, пытаясь вернуть мое лицо в исходное положение. Его похотливые постанывания перемежались с ругательствами и угрозами, не менее грязными, чем его тело.
Краем глаза я видела, как Джонатан приблизился к спине убийцы. Я молниеносно решила, что атаковать нужно с двух сторон. Зажмурившись и задержав дыхание, словно перед броском в болото, я изо всех сил укусила Диму за пенис.
Дима взвыл. На голову мою обрушился удар рукоятки пистолета — на этот раз взвыла я — и почти сразу же его тело оторвалось от пола — я едва успела разжать зубы.
Что произошло дальше, я не очень поняла. Пока я, держась за разбитую голову, отчаянно отплевывалась, Дима пару раз перекрутился вокруг своей оси и через мгновение его руки, освобожденные от пистолета, оказались обременены наручниками, которые Джонатан вытащил из своего кармана.
Джонатан пихнул убийцу в кресло, в котором тот совсем недавно сидел по-хозяйски. На этот раз ему было не столь комфортно — он завалился боком и не сразу сумел выпрямиться: мешали сведенные наручниками руки за спиной. Штаны его все еще были расстегнуты и трусы спущены, застряв резинкой под яичками, отчего все его природное изобилие, богато покрытое черной курчавой растительностью, с неуместной царственностью покоилось снаружи. Теперь он был смешон и жалок, и я могла бы торжествовать, испытать мстительную радость при виде его унижения… Но вместо этого я помчалась, зажав рот, в туалет — меня тошнило.
Я долго мылась, оттирая от себя липучий запах и следы его прикосновений. Выйдя из ванной, я застала сцену почти без изменений, если не считать, что рубашка Димы свисала поверх его расстегнутых джинсов — должно быть, Джонатан позаботился о моих нервах. Сам он, с видом задумчивым и сосредоточенным, сидел напротив киллера, опершись локтями на колени и небрежно свесив руку с Диминым пистолетом. Ноги его уже были обуты в черные, массивные, по моде, ботинки.
— Ты в порядке? — спросил он, не меняя положения.
— Более-менее…
— Подойди сюда. Нет, встань сбоку, чтобы я эту гниду видел… Наклонись.
Джонатан осмотрел мою огромную шишку с запекшейся корочкой на голове. Покачал головой.
— У меня дома есть мазь, которая рассасывает шишки и кровоподтеки. Съездим после… Садись.
— Кати убили…
Джонатан помолчал, сжав губы, и мне снова показалось, что глаза его полыхнули синим огнем.
— Этот? — мотнул он головой в сторону Димы.
— Я не спрашивала. Но уверена, что он.
— Где?
— В моей квартире. Расстреляли через дверь.
— Вместо тебя… — не столько спросил, сколько заключил Джонатан, уставившись на пистолет, который он держал в руке. — Думаю, что у тебя есть вопросы к этому говну? Мне он не ответил — ни по-английски, ни по-французски не говорит. Или прикидывается.
Я никогда не слышала подобных выражений от Джонатана — и это при том, что слова этого разряда употребляются весьма широко и французами, и англичанами.