Тайна моего двойника

— Красивых жалко в расход пускать, с ними лучше баловаться.

— Практичный.

Дима, кажется, не совсем понял, отчего я его обозвала «практичным» и задумался. Поразмыслив, он равнодушно поинтересовался:

— Чо, помешала кому, что ли?

— А ты «чо», не знаешь, что ли? Тебе же заказали?

— А я чо, спрашиваю, что ли? Мне деньги заплатили — половину, остальное потом, — и вперед. Я в чужие дела не лезу.

— Жаль. Мне бы хотелось узнать…

— На фига тебе? Все равно я тебя убью.

— Ну, пока ведь я еще жива. Вот и интересно.

— Может, мужик твой, из ревности?

— А тебе что, мой муж заказал?

— А я чо, знаю, кто?

— Ну, какой из себя?

— Щас, так я тебе и рассказал.

— Мой муж темно-русый, у него такой коротко стриженный ежик…

— Не. Другой.

— Скажи, какой?

— Ты чой-то разговорилась тут, — Дима многозначительно погладил свой пистолет. — Давай, дездемона, молись.

— Если ты меня сейчас убьешь, то к чему тогда такие секреты разводить? Скажи!

— Во, бабье: ее сейчас прикончат, а она все свой нос сует, куда не надо. Молись лучше, пока я добрый.

«Молись». У Димы в расстегнутом вороте рубахи виднелся массивный золотой крест. Вот парадокс: жертва-атеистка и христианин-убийца! Я что-то путаю и это не в Библии написано: «не убий»?

— Скажи!

— Вот, привязалась… Тот тоже русый был. Только светлый. И волосы у него длинные.

Бог мой, Сережа? Опять Сережа?

— Худой и высокий?

— Будет с тебя. Хорошенького понемножку.

— А машину ты заминировал?

Дима довольно ухмыльнулся. Я поняла это как подтверждение.

— Скажи, Дима… А ты видел, там была еще другая девушка… Она тоже пострадала… Она при смерти — торопливо добавила я, вспомнив комиссара Гренье. — Ты ее тоже хотел убить или это просто случайно?

— Она чо, жива еще?

— Врачи говорят — не выберется. Так ты хотел — нас обеих…?

— Я ничо не хотел. Мне заплатили — я работаю.

— Заплатили — за обеих?

— Может, за обеих. А может, и нет, — самодовольно интриговал Дима.

Мне показалось, что это «интервью» придало ему чувство собственной важности — он был владетелем секретов, распорядителем жизней… Если бы не обстоятельства, в которых разворачивалась сцена, я бы посмеялась над этим самодовольным ничтожеством с половиной извилины в мозгу, да и той дефективной.

Но сейчас мне было вовсе не до смеха. И я, стараясь спрятать поглубже свое презрение, продолжала задавать ему вопросы, в надежде дождаться Джонатана.

— А ты других людей, до нас… Уже убивал?

— И-и, мать твою… Ну ты как скажешь! Я те чо, выпускник детского сада?

— Не жалко?

— А чо это мне должно быть жалко?

— Ну, например, тебе бы не хотелось, чтобы тебя убили? Другим тоже не хочется, понимаешь?

— Ой, щас заплачу.

— Ну, подумай, Дима, на секунду: я же ничего плохого никому не сделала. Я не знаю, чем я этим людям помешала. Но я не хочу умирать!

Разумеется, я вовсе не пыталась его разжалобить. Было бы смешно надеяться разжалобить наемного убийцу. Но было необходимо тянуть время — вот я и тянула его изо всех сил, пытаясь говорить что-то, наиболее подходящее в такой ситуации. Ну не последний же фильм с ним обсуждать!

— Согласись, это несправедливо!

Дима нервно дернулся.

— Ты мне, это, кончай тут сопли разводить! Дура, что вляпалась в какое-то дело… А теперь, чо, кранты. Не я, так другой тебя шлепнет.

— Отпусти меня, Дима! Я спрячусь! Далеко, меня никто не найдет и никто не узнает, что я жива, — я придала жалобную интонацию голосу. — А ты скажешь, что убил меня, получишь свой гонорар, и никаких проблем…

— Заткнись. — Голос стал злым. — Будешь тут вые…ться, я тебя враз пристрелю, поняла?

Для пущей убедительности он поднял пистолет с колен и наставил его на меня. Пистолет был большой, тяжелый — в марках я не разбираюсь, но глушитель я узнала. Один тихий звук, и меня нет.

Я прикрыла глаза со смиренным видом, стараясь изо всех сил выдавить слезу, чтобы она красиво скатилась по щеке из-под моих длинных, хоть и светлых ресниц.

Слеза, однако, и не думала появляться. Ну надо же! Я в последний месяц плачу так часто, так себя, несчастную, жалею, а тут, как назло, — ни слезинки! И это, можно сказать, перед лицом смерти!

— Пойми, Дима, — заговорила я дрогнувшим голосом, нервно сжимая руки и не поднимая глаз, — я жить хочу, я хочу любить! Мне только двадцать один год, вся жизнь еще впереди!.. Любить, рожать детей… Это жестоко, лишать меня…

Уф, даже слезы появились на глазах! Я замолчала, словно борясь с нахлынувшими рыданиями, думая только об одном: сколько еще минут осталось до прихода Джонатана.

Со стороны кресла не последовало никакой реакции.

Я подождала. Тишина.

Пришлось поднять красивые длинные ресницы со слезой и глянуть на убийцу Диму. Он самодовольно улыбался, крутя на пальце пистолет. Вид моего смиренного унижения ему льстил.

Я всхлипнула. Он молчал. Я шмыгнула еще раз носом. Улыбка его стала приобретать игривое выражение.

— А чо… Это… — прорезался, наконец, он. — Если хошь, давай… Перепихнемся пару раз, утешишься напоследок!

Я потеряла дар речи. Такого поворота дела я не ожидала… Надо же, какая широта души! Решил облагодетельствовать меня!

Кажется, я уставилась на него с таким обалдевшим видом, что он добавил: