Тайна моего двойника

Московская зима совершенно не располагает к сидению в сквере на лавочке. Однако требовалось где-то присесть, чтобы пролистать кипу свежих, пахнущих бумагой и типографской краской газет. Но мое предложение вернуться в гостиницу Джонатан отверг. Он посмотрел на часы.

— Та не голодна?

Какое там, голодна! В животе что-то сгустилось и застряло нервным комком, словно желудок связали в тугой узел. Я пожала плечами.

— Но время все равно обеденное. Если найдем приличный ресторан, то сможем убить двух зайцев: поедим и посмотрим газеты. Я есть хочу.

Довольно скоро мы нашли уютный ресторанчик на Страстном бульваре. Он был почти пуст, что меня вполне устраивало. Вообще-то я люблю рестораны шумные, набитые веселящимся народом, но сейчас народ мне был совсем некстати. Оставив выбор блюд на усмотрение Джонатана, который весьма обрадовался, обнаружив меню на английском, я погрузилась в чтение газет.

Раза четыре я натолкнулась на фамилию Зазориной в разных контекстах — под крылышком общества «Русские женщины за демократию» пригрелись различные женские движения.

— Джонатан, послушай! «Русские женщины за экологию»! И возглавляет это движение тоже Зазорина. Снова экология! Я уже ничего не понимаю.

— А что про нее еще?

— Она выставляет свою кандидатуру на выборы в Думу.

— Это уже серьезно. В такой игре большие ставки…

— Похоже, что она пошла в гору. Журналисты интересуются ее мнением по всем «горячим» вопросам!

— Нам надо узнать про нее как можно больше.

— Можно сходить в библиотеку. Там хранятся подшивки газет.

— Отличная мысль. Давай, ешь.

Мое блюдо стояло нетронутым, тогда как Джонатан уже прикончил свое. Я стала нехотя ковырять мясо в горшочке. Джонатан, тем временем, рассматривал газеты на непонятном ему языке.

— Это какая буква?

— "М".

— А эта?

— "Р".

— То есть, у нас это "п", а у вас "р"?

— Именно.

— А эта?…

* * *

Я не заметила, как сжевала весь обед. Принесли счет. Джонатан внимательно просмотрел его и подозвал официанта:

— У вас тут дважды проставлена одна и та же закуска. Мы этого не заказывали и не ели.

Мне стало немножко неловко. Игорь никогда не просматривал счет, а если и видел, что его обсчитывают, то никогда не говорил об этом. Впрочем, у них на Западе другие привычки и другое отношение к деньгам.

Официант с фальшивым изумлением уставился в счет, будто действительно вышла невероятная оплошность, и рассыпался в извинениях. Счет быстро исправили, и Джонатан расплатился.

— Я уже знаю множество вещей про Россию: я знаю русские буквы, я знаю что цены в ресторанах непристойно дороги и что в них обсчитывают, — сказал он, выходя.

— Их избаловала наша клиентура: наши новые богачи не только не проверяют счета, но еще и дают такие чаевые, что их и обсчитывать незачем.

— Чаевые — это личное дело каждого, добровольное дело: хочешь — даешь, а не хочешь или не можешь — не даешь. А когда меня обсчитывают, меня, таким образом, вынуждают платить больше. А я не люблю, когда меня пытаются принудить к чему бы то ни было. Вопрос принципа. Куда мы едем?

* * *

Расспросив нескольких прохожих, я выяснила, что в двух троллейбусных остановках отсюда имеется районная библиотека. Джонатан хотел взять такси, но я сочла это неоправданной роскошью и потерей времени — пока такси поймаешь! — и потащила его на остановку.

— Надо было взять машину на прокат, — ворчал Джонатан, плетясь недовольно за мной на остановку. — Мы так и за год не управимся, если будем пользоваться муниципальным паспортом.

Он налетел на меня сзади, потому что я внезапно замерла, как вкопанная. Стеклянная будочка остановки была оклеена листовками к предстоящим выборам. Прямо передо мной на толстом стекле прилепился пожелтевший от ветра и снега, с отклеившимся уголком листок, с которого на меня смотрело лицо…

Мое лицо. Лицо Шерил. Только этому лицу было раза в два больше лет. Внизу крупными буквами было написано: СВЕТЛАНА ИВАНОВНА ЗАЗОРИНА.

Джонатан выглянул из-за моей спины. И тоже увидел. Наши взгляды встретились.

Я протянула руку и сорвала листок со стекла. Не сговариваясь, мы развернулись, отошли подальше от остановки и стали ловить такси.

— Кажется, библиотека уже не нужна, — задумчиво проговорил Джонатан. — Займемся поисками акушерки?

— В гостиницу, — выдавила я. — Я должна это переварить.

* * *

Лежа на животе на моей необъятной кровати, я бездумно дрыгала ногами. Голова звенела от пустоты. Я ничего не понимала.

— Скажи что-нибудь умное, — попросила я Джонатана, когда он зашел в мой номер.

— А что тут можно еще сказать? — удивился он. — Это ваша с Шерил мать, ясно же.

Мать, ядрена вошь! Наша мать! Эта красивая, несколько располневшая блондинка, которой полнота придавала дополнительное очарование, округлость лица добавляла «русскости» в ее внешность, милую нежную уютность, с которой она многообещающе смотрела со своей фотографии в глаза избирателям — наша мать?

— И эта предводительница русских женщин избавилась от нас с Шерил при рождении… А теперь этот секретик ее стал тяготить, вдруг кто пронюхает про грехи молодости. И она решила от нас избавиться, причем на этот раз окончательно. Так?