Тайна могильного креста

Сзади, в толпе русских, зашумели. Хан поднял голову, тургауды угрожающе схватились за сабли. Все смолкли.

— Достойная награда ждет тебя. — Хан сказал тихо, но половец перевел громко, даже торжественно.

— Самая достойная — служить тебе, Великий хан, — и парень пополз задом, не поднимая головы.

— А эти? — указал хан на стоявших позади людей.

— Купцы да смерды, — пояснил начальник стражи. — Взяты за Итилем. Русь знают. В разговор вступают неохотно, но мы заставим их служить тебе, Великий!

В это время боярский сын поравнялся с купцами и поднялся на ноги. Вдруг из толпы выскочил высокий мужик — глаза его гневно горели, грудь ходила ходуном.

— Предатель! Землю родную татарской собаке продаешь!

Боярин в испуге попятился, глазами ища защиты у тургаудов. Но те, не получив команду, молча взирали на разыгрывающуюся драму. Русский бросился на отступника, схватил его за горло и начал душить. Боярин тщетно пытался высвободиться. Оба упали и клубком покатились по земле. Первым завизжал хан:

— Схватите его!

Стража бросилась исполнять команду. Но непросто было оторвать нападающего. Когда это наконец удалось, боярин не шевелился, а мужик еще пытался вырваться. Но могучие стражники крепко держали уруса.

Хан взмахом руки приказал подвести его к себе. Стоявшие сзади нукеры вытащили сабли и окружили хана полукольцом. Уруса с трудом поставили на колени, продолжая удерживать за вывернутые руки.

— Кто будешь? — зло спросил хан. Толмач перевел.

— Я — русский! — Мужик глянул на хана презрительным уничтожающим взглядом.

— Мы наградим тебя, если будешь служить нам. Если нет — страшная смерть ожидает тебя.

— Ишь чего захотел! Кровушки нашей русской попить! Землицы нашей захотелось! Смертью пугаешь? Накося, выкуси, татарская падаль! — Он плюнул в сторону Батыя.

Толмач перевел только первые слова, дальше, поперхнувшись, замолчал. Но хан и сам все понял.

— Сдерите с него кожу, — завизжал Батый, — свейте веревку и повесьте как шакала!

Тотчас тургауды повалили уруса на землю. Монгол, вышедший из-за нукеров, молча вонзил нож в дергающееся в бессильной ярости тело. Полилась русская кровь.

Глава 12

Лука лежал на пригорке, бросив под себя старую потрепанную овчину. Забросив ногу на ногу, почесывая черные в рубцах пятки, он любовался осенней картиной, которую уже начал писать неведомый художник. Вначале он вывел золотистое ожерелье на берегах реки Жиздры, которая лениво текла внизу, обросшая густым тальником. Затем блеклой желтизной, напоминающей сиротливое поле только что убранного хлеба, выкрасил примыкавшую к реке долину, некогда буйную от зелени, а ныне притихшую. В лесу то тут, то там вспыхивали яркие стяги осины или рябины. Золотистые кудри берез подчеркивали особую успокаивающую прелесть уходящих дней. Природа, словно стареющая любовница, рядилась из последних сил, чтобы однажды, разочаровавшись, враз сбросить постылый наряд и предстать во всей своей старушечьей наготе. И, кинув в бессилии руки-плети, ждать в безмолвном спокойствии, когда свирепые ветры, кружа вихри, омоют холодными струями бренное тело…

«Да-а, интересная штука жизнь», — размышлял Лука, не забывая посматривать на своих подопечных. Коровы меланхолично жевали жвачку и изредка помахивали хвостами, отпугивая надоедливых мух. Телята, свернувшись поуютнее, смотрели сны. Овцы прислушивались, по-собачьи вытянув головы.

Но особенно выделялся глава стада — пестрый бык. Имя у него было ласковое — Пеструнька. Но эта нежная кличка совершенно не отвечала его буйному нраву. Сила была в нем необыкновенная. Широко расставленные толстые и короткие передние ноги несли мощную грудь, переходящую в такую же мощную шею, которая венчалась крупной головой с вытянутой мордой и огромными гнутыми рогами. Сейчас он лежал в стороне, всем своим видом показывая, что не хочет ни с кем знаться, и, пуская длинную тягучую слюну, неторопливо и с достоинством шевелил челюстями.

Пеструнька безропотно слушался Луку. Не без улыбки вспоминал пастух боязливые встречи горожан с этой животиной. Но особенно Пеструнька признавал Николку, добровольного помощника Луки. Мальчик любил забавляться, часто взбираясь на широкую спину быка и шутливо дергая за хвост. Пеструнька стойко переносил все его проказы. За это шалун, разломив доставшийся ему кусок хлеба, половину отдавал Пеструньке, ласково потрепав его по довольной морде. Любил кормить его сочными, специально сорванными травами. И когда пастушок подходил к быку, тот еще издалека встречал его мычанием.

Сейчас Николка, завалившись на островок сухой травы, спал, подтянув колени к животу и положив голову на верного Дружка. Пес, словно сознавая величие своего положения, терпеливо лежал, только при каждом шорохе чуть приподнимал голову, навострив уши. Опасность не подтверждалась — и он опять опускал морду на лапы.

«Все как-то интересно получается, — продолжал рассуждать Лука. — Вот вчера все было зелено. А сегодня — на тебе, все изменилось, хоть вокруг вроде все остается по-старому…»