Тайна могильного креста

Какая была радость в семье, когда Овсей молча сбросил с плеч посреди двора тяжелый плуг, который притащил от Еловата, — дай Бог ему здоровья, взял за работу по-Божьи. Осталось несколько тоненьких серебряных монеток для покрытия хозяйственных нужд. Сбежались соседи — посмотреть на черное железное чудо, расспрашивали, сколько заплатил. Овсей отвечал с достоинством, не торопясь, но чувствовалось, что радость его била через край, и он ее еле сдерживал.

Кривой сосед Брага, живший через два дома, бросил:

— Зачем только деньгу забил? Я сохой землю ковыряю — ничего, родит…

— Ну и ковыряй. А смотри, у князя, бояр, которые плугами пашут, какой хлеб родится! Загляденье! Руки-ноги у меня есть, работы не боюсь. Будет у меня хлеб. Кулотку женить надо, осенью свадьбу играть будем. Без грошей никуда.

— Так-то так… — согласился сосед.

Обсмотрев покупку со всех сторон, соседи разошлись по домам.

Овсей не спал всю ночь — все мерещилось, что кто-то хочет украсть приобретение. Не выдержав, затащил плуг в дом, но все равно поминутно просыпался, чтобы убедиться: мечта его жизни стоит рядом.

Задолго до пахоты, отрывая кусок от себя и деток, подкармливал Овсей свою пегую кобылку, которая за долгую зиму так отощала, что видно было каждое ребро. После Авсена дня, пособрав по сусекам все зерно, оставшееся от урожая, отдал лошади. Ребятишки, глотая слюнки, смотрели, как та, покручивая нечесаным хвостом, в котором еще с осени держался репей, с жадностью хрустит золотистыми зернышками. Но тронуть хоть одно не смели: отец был строг и короток на расправу.

И вот долгожданный день настал. Поднялись задолго до рассвета, запрягли в полуразбитую повозку лошаденку, взвалили плуг, мешки с зерном и всей семьей двинули на поле. На телегу никто не садился — берегли лошадь. Мать, проводив их до околицы с малышом на руках, вернулась, чтобы заняться скотиной.

Когда Овсей с помощниками добрался до места, уже рассвело. Он впряг кобылу в плуг, упал на колени и стал яростно молиться, прося помощи, дождика, урожая.

Встав, поплевал на руки и… Неизвестно, кто больше тащил плуг — то ли лошадь, то ли поочередно отец с сыновьями. Они торопились: надо было еще отрабатывать на княжеских землях. К обеду выбились из сил. Прямо тут, на поле, пожевали, не забыв отдать лучшее своей кормилице, чуток вздремнули. И снова, поплевав на мозолистые, шершавые руки, впряглись в работу…

Хлеб уродился на славу. Майский дождик, теплый и спокойный, погнал все кверху, радуя Овсея. Колос набирал силу, ядрился. Все ниже и ниже гнулись стебли к земле. День и ночь дежурил Овсей с семьей у заветного клина. День и ночь гонял птиц, следил, чтобы кабан или лось не вздумали полакомиться его трудом. Незаметно подошло время, когда колос зазолотился, отяжелел. Каждый раз приходя на поле, хозяин потирал руки от счастья, приговаривая:

— Хватит, хватит и долги раздать, и дома хлебец останется.

Наконец решил: пора жать.

С вечера отточил серпы, приготовил молот. Сам лег пораньше и послал старшего сына к себе на смену. Кулотка, чтобы не скучать одному, уговорил пойти и свою зазнобу.

На закате, взявшись за руки, они долго любовались золотистым ковром. Хлеб нес им счастье и, точно приветствуя, склонял свою тяжелую голову… Не заметили, как ночь подкралась. Девушка испугалась идти домой одна. Поартачился Кулотка — отец узнает, спуску не даст, — да как устоишь, когда на тебя с мольбой смотрят нежные глаза любимой?

Схватившись за руки, молодые бегом припустились в деревню. Как ни жаль было расставаться, с прощанием Кулотка не задержался. Поцеловав подругу, помчался обратно в поле.

Но — о Боже! Что он там увидел! Ноги приросли к земле. Яркие звезды отчетливо освещали картину невиданного разбоя. Еще недавно спокойное и ровное поле кипело, словно котел на большом огне. Стонущая земля фонтанами била ввысь, гудела от неуемной дикой силы, уничтожающей все на своем пути. Воздух наполнял стон, рев, визг. Огромное стадо кабанов — и откуда только взялось на его голову?! — словно обрадовавшись возможности отомстить хозяевам за долгое свое терпение, перевернуло все вверх дном.

Не думая о себе, остервеневший, полный отчаяния Кулотка бросился на животных с увесистой дубиной. Огромный кабан, пропахав землю клыками, низко опустил голову, чуть присел, готовясь к рывку, на задние ноги. Но не успел. Кулотка, вложив в удар всю злость, всю ненависть, заставил секача сесть задом. От второго удара животное свалилось на землю — его предсмертный визг спугнул все стадо — и, дернув ногами, замерло. Оставшись один, Кулотка сел на землю и от горя зарыдал.

Рано поутру прибрел он домой, сбросив посреди огромную бездыханную тушу кабана.

Отец, готовившийся выехать на жатву, уже копался во дворе и с удивлением посмотрел на сына, не понимая происходящего. Почему Кулотка бросил поле? Узнав о случившемся, словно семнадцатилетний, понесся на поляну. Вернулся Овсей, трясясь, молча выдернул из плетня жердину и, не говоря ни слова, стиснув зубы, набросился на сына.